Гавань (ЛП) - Кент Клэр

В разгар угрозы от стад люди бежали к военным базам, многие из которых еще держали оборону. Но поскольку стада рассыпались, почти все теперь направляются в центр страны, потому что он меньше пострадал от стихийных бедствий и, очевидно, имеет больше продовольствия, припасов и доступной инфраструктуры.

Сейчас в поле зрения нет ни души — только акры заросших пастбищ и несколько лесистых холмов вдалеке. Джексон и я взяли квадроцикл вместо грузовика, чтобы мы могли передвигаться по разным участкам бездорожья, и ветер швыряет мне в лицо волосы, которые выбились из моего конского хвоста.

Я нетерпеливо убираю пряди и бросаю взгляд на Джексона, который уже почти час рулит молча. Некоторое время назад мы остановились пообедать и немного поболтали о нашем маршруте, но Джексон не из разговорчивых, так что я знаю, что не стоит ожидать непринужденной беседы.

Но тишина начинает действовать мне на нервы. Пустота окружающего нас ландшафта, хотя это означает, что мы в безопасности. Я понятия не имею, о чем думает Джексон. О чем он думал весь день.

— Здесь так пусто, — говорю я наконец. Просто один из тех бессодержательных комментариев, которые люди используют, чтобы заполнить паузу.

Он переводит взгляд, его глаза быстро изучают мое лицо, прежде чем снова повернуться к грунтовой дороге, на которую мы выехали некоторое время назад.

— Да. Это хорошо.

— Раньше здесь не было так пусто, не так ли? Я имею в виду, раньше. Я не помню, чтобы даже в сельской местности чувствовалось что-то подобное.

— Там не было настолько пусто. Люди ушли. Или умерли. С каждым месяцем эти места становятся все более заброшенными.

— Я думаю, сейчас мы в глуши. На окраине. Поскольку побережья полностью опустели, — никто из тех, кто остался на обоих побережьях, не выжил в течение первых двух лет. Череда ураганов на востоке и постоянные землетрясения на западе сделали жизнь там почти невозможной. — Все направились в центр.

— Ага.

Я на мгновение замолкаю, размышляя. Чувствую себя лучше теперь, когда Джексон разговаривает со мной.

— Ты когда-нибудь думал об этом?

— Думал о чем?

— О том, чтобы мигрировать. Направиться в центр. Мы постоянно слышим о городах, которые реорганизуются и перестраиваются заново. Предположительно, сейчас в Хьюстоне и Чикаго есть электричество и вода, а довольно скоро все это появится и в Сент-Луисе. Особенно теперь, когда стада распались, они, вероятно, смогут расширяться и застраиваться. Открывать больницы, школы и церкви.

— Всем управляет военизированное руководство, — бормочет Джексон.

Я смотрю на его лицо и с удивлением замечаю, что оно помрачнело.

— Возможно, все не так уж плохо. Я уверена, есть места, где это не диктатура.

— Значит, ты хочешь уехать? — хрипло спрашивает Джексон, бросив еще один быстрый взгляд в мою сторону. — Вот чего ты хочешь?

— Я этого не говорила! Я просто задала вопрос. У нас в Новой Гавани все довольно хорошо, но у большинства людей здесь нет наших ресурсов, поэтому я понимаю, почему они хотели бы мигрировать и искать что-то более безопасное и близкое к… нормальному.

— Прежней нормы больше не существует. И я не собираюсь отказываться от того, что у нас есть, ради призрачной мечты о мире, который мы когда-то знали. К некоторым из нас прежний мир с самого начала был не так уж благосклонен.

Мои глаза расширяются от этого комментария. От того, что он разглашает.

— Да. Думаю, это правда, — я замираю на несколько мгновений, и что-то внутри меня сжимается от моих размышлений. Затем я, наконец, продолжаю: — Но прежний мир не был… не был таким уж плохим для тебя, не так ли? Ну то есть, я думала, у тебя все было хорошо. С моими родителями. На ферме. Я уверена, что для тебя это не было воплощением мечты, но я думала, что это было… неплохо.

— Я не имел в виду Новую Гавань. Я имел в виду то, что было до нее, — теперь Джексон немного расслабился. Выглядит не таким уж встревоженным. — Когда я был ребенком. Мир был для меня весьма отстойным, пока твои родители не приютили меня, — он прочищает горло. Немного ерзает на своем сиденье. Не смотрит мне в глаза. — Для меня это было своего рода воплощением мечты. Приезд в Новую Гавань.

Я никогда не слышала, чтобы Джексон раскрывал что-то настолько личное. Такое серьезное. Ни разу за все те годы, что я его знаю. Мое сердце болит так сильно, что мне приходится поднести руку к груди, будто я могу каким-то образом удержать все чувства внутри. Мои губы приоткрываются, потому что я чувствую, что должна что-то сказать, но слова не выходят.

Джексон бросает на меня несколько быстрых взглядов.

— Разве ты этого не знала? — спрашивает он наконец.

Я качаю головой.

— Я думала, что эта жизнь стала более хорошей для тебя, но я не знала, что…

«Что ты любил эту жизнь». Вот что я собиралась сказать.

Эти слова кажутся запретными. Как будто они отказываются быть произнесенными вслух.

— Ну, а я знаю, — бормочет Джексон, как будто я закончила свою мысль. — У меня никогда не было другого дома, кроме этого. Так что я не собираюсь отказываться от него ради призрачной фантазии о лучшей, безопасной жизни где-то в другом месте.

— Я правда не предлагала нам уехать. Это была просто случайная мысль.

Джексон молчит с минуту, но его лицо слегка искажается, как будто он переживает некую внутреннюю борьбу. Затем он, наконец, выпаливает:

— Почему у тебя вообще возникают такие мысли?

Я моргаю, удивленная и тоном, и словами.

— Что?

— Почему ты вообще думаешь об этом? Ты настолько несчастлива?

— Нет, нет! — мой ответ выходит более пылким, чем я намеревалась. — Это всего лишь мысли. Они есть у людей постоянно, и они не обязательно должны что-то значить.

— Но обычно они все же имеют значение. И что-то гложет тебя уже некоторое время, — Джексон хмуро смотрит на дорогу перед нами. — Почему, бл*ть, ты не хочешь сказать мне, в чем дело?

— Это не так… Это… — я пытаюсь заговорить. Попытаться объяснить. Я искренне стараюсь. Я не знаю, почему я не могу вымолвить ни слова.

— Это что? — он притормозил так, что квадроцикл едва ползет, и напряженно наклоняется ко мне. — Черт возьми, котенок, скажи мне!

— Я не знаю! Прости, но я просто не знаю. Я чувствую беспокойство. Нервозность. Как будто я хочу, чтобы что-то произошло. Как будто я хочу что-то изменить. Но я действительно не знаю, что это такое, — все слова вылетают беспорядочным лепетом, и я шокирована этим признанием. Насколько это личное. И как я просто выплеснула все это наружу.

— Ты хочешь что-то поменять? — теперь его голос стал мягким и фактурным. Уже не торопливым.

Я пожимаю плечами, уставившись на свои руки.

— Я знаю, это звучит глупо. Вот почему я не говорю об этом. Ну то есть, какой смысл говорить, что ты чего-то хочешь, если ты даже не знаешь, чего ты хочешь?

Джексон тяжело дышит, вглядываясь в мое лицо так, словно мог бы проглотить меня целиком.

Это не мягкий, не романтичный и даже не сексуальный образ, но я все равно хочу к нему прильнуть.

Прямо сейчас в воздухе что-то вибрирует. Я чувствую это так же, как ощущаю густоту июльской влажности. Я чувствую, что это могло бы быть ответом, который я ищу, если бы только я могла протянуть руку и схватить его.

Все рассеивается, когда Джексон отводит взгляд и снова поворачивается к дороге, разгоняясь до своей обычной скорости.

— Если ты поймешь, то скажешь мне, верно?

Я киваю. Сглатываю. Смотрю на колосящиеся луга вокруг нас.

— Да. Я тебе скажу.

***

Уже середина дня, когда мы сворачиваем с троп, по которым ехали, и выезжаем на небольшую проселочную дорогу.

По крайней мере, раньше это была дорога. Теперь это куча битого щебня с несколькими более длинными участками дорожного полотна.

— Это ненормальный износ, — говорит Джексон, съезжая с дороги и проезжая по траве рядом. — Это, должно быть, последствия землетрясения. Видимо, мы приближаемся к нужному месту.