Эми Эвинг - Драгоценность
Я стою в амфитеатре, ряды поднимаются по спирали вверх, но кресел как таковых нет. Это ложи, в них сплошь шезлонги, диваны, одно место выглядит как трон. В зале только женщины, их взоры устремлены на меня. Одеты они экстравагантно, таких нарядов я не видела даже в шкафах подготовительной комнаты. Красочный атлас, нежный шелк, невесомые кружева, перья, кринолины, парча, расшитая драгоценными камнями, – на фоне такой утонченной роскоши куклы из зала ожидания выглядят замарашками. Эти женщины – шедевры, живые скульптуры элегантности и благородства.
– Лот 197, пожалуйста, займите ваше место, – повторяет голос. Теперь я вижу его, мужчину в смокинге, слева от меня за деревянной кафедрой. Он очень высокий, его темные волосы гладко зачесаны назад. Наши глаза встречаются, и он склоняет голову.
Я замечаю серебряный крест в середине круговой сцены. У меня дрожат коленки, когда я подхожу к нему, и этот путь кажется мне самым долгим за сегодняшний день. Я слышу шелест шепота, который проносится по рядам, словно легкий ветерок. Аукционист ждет, пока я доберусь до креста. Затем он достает из глубин кафедры белую свечу и помещает ее в латунный подсвечник. Его взгляд скользит по амфитеатру, прежде чем он чиркает спичкой и зажигает свечу. Пламя загорается ярко-голубым.
– Лот 197, дамы. Шестнадцать лет, рост один метр семьдесят сантиметров, вес шестьдесят килограммов. Необычный цвет глаз, как вы можете видеть. Четыре года обучения, баллы 9.6 на первом Заклинании, 9.4 на втором, и впечатляющие 10.0 на третьем. Выдающиеся навыки игры на струнных инструментах, особенно на виолончели.
Пугающе странно слышать о себе такое; сухая статистика, музыкальный инструмент и ничего более.
– Стартовая цена пятьсот тысяч диамантов. Я уже слышу пятьсот тысяч?
Женщина в голубом шелковом платье, с массивным бриллиантовым колье на шее, поднимает серебряное перо.
– Пятьсот тысяч от леди Перо, слышу ли я пятьсот пятьдесят тысяч?
Темнокожая женщина поднимает одной рукой крошечные бронзовые весы, потягивая шампанское из хрустального бокала, который держит в другой руке.
– Пятьсот пятьдесят тысяч. Я слышу шестьсот?
Торги продолжаются. Моя стоимость поднимается до семисот, восьмисот и, наконец, до девятисот тысяч диамантов. Мой мозг с трудом переваривает такую сумму. Я не могу дышать – мои легкие как будто зажаты в тиски. Женщины не подают голоса, они просто поднимают какой-то предмет, символизирующий их Дом; многие мне не знакомы, и аукционист не всегда называет их титулы. Вдруг ловлю себя на мысли, что недостаточно прилежно изучала культуру и традиции королевского двора.
– Девятьсот пятьдесят тысяч, или я слышу один миллион?
Молодая женщина, сидящая на троне, поднимает крошечный скипетр, увенчанный алмазом величиной с куриное яйцо. Я чувствую, как по залу проносится дружный вздох, и замечаю, что аукционист поглядывает на свечу. Она сгорела наполовину.
– Один миллион диамантов от Ее королевской милости Курфюрстины. Я слышу один миллион пять тысяч?
Курфюрстина. Я в изумлении от того, как молодо она выглядит, даже моложе, чем на фотографиях, почти как ребенок, нарядившийся взрослым. На ней платье с рукавами-фонариками и широкой парчовой юбкой, губы накрашены ярко-красной помадой. Я пытаюсь угадать, осталось ли в ней что-то от банковского прошлого, но она выглядит так же изысканно, как все другие женщины в этом зале.
Мое внимание привлекает дама в верхнем ряду, которая смотрит на Курфюрстину – ее миндалевидные глаза напоминают мне Рейвен.
– Один миллион пять тысяч от графини дома Роз, – кричит аукционист, и я выныриваю из своих грез. Пожилая женщина в шезлонге поднимает золотую розу. На нее сурово взирает грузная женщина, что сидит чуть поодаль. Нет, пожалуй, не грузная, а мясистая, так будет правильнее. Ее туша втиснута в черное атласное платье, рыхлые руки обнажены. Лицо у нее пухлое, а глаза… жестокие. По-другому я не могу их описать.
– Кажется, я слышу два миллиона? – вопрошает аукционист.
Тотчас взмывает вверх алмазный скипетр. За ним роза. Опять скипетр. Мое сердце едва не выпрыгивает из груди, кровь ревет в ушах. Неужели меня продадут Курфюрстине? Глупо, что я никогда не задумывалась об этом, полагая, что ей приглянется Лот 200. Зачем брать четвертый номер, когда можно взять первый? Пламя свечи опускается все ниже, разгораясь ярче, и молочный воск стекает по бронзовому подсвечнику. Ставки растут, моя стоимость взлетает до пяти миллионов диамантов – невообразимая сумма. Уже очевидно, что я стану суррогатной матерью для ребенка Курфюрстины или графини дома Роз – все остальные женщины перестали торговаться. Я задыхаюсь и борюсь с желанием закусить нижнюю губу.
И вот финал.
– Я слышу шесть миллионов диамантов? Шесть миллионов?
Женщина с глазами Рейвен поднимает крошечное голубое зеркало.
Свеча гаснет.
– Продано! – вопит аукционист, и мои мышцы превращаются в желе. – Продано за шесть миллионов диамантов. Герцогине дома Озера.
Продано.
Слово крутится в голове, но его смысл до меня никак не доходит.
Я продана.
В какой-то миг я перехватываю взгляд темных глаз женщины, которая меня купила: герцогини дома Озера. И вдруг проваливаюсь сквозь пол.
Платформа с крестом опускается вниз, под сцену, покидая Аукцион. На этот раз я рада темноте. Так мне спокойнее. Я смотрю вверх и вижу другую платформу, закрывающую круговое пространство, где только что стояла я. И, прежде чем она полностью встает на место, слышу голос аукциониста.
– И далее, уважаемые дамы, у нас лот 198. – Мне интересно, кто из девушек выходит на сцену – «львица» или «торт-мороженое». – Лот 198, пожалуйста, займите свое место.
Аукцион продолжается.
– Лот 197?
Я испуганно вздрагиваю, сознавая, что пол подо мной уже не опускается. И вокруг меня не кромешная тьма, а полумрак. Я в пустой комнате с бетонными стенами, круглой, как и амфитеатр наверху. В комнату выходит множество дверей.
– Лот 197? – Женщина в простом сером платье хмурится, глядя на меня. В руках у нее планшет, и она бегло просматривает лист записи.
Я не уверена, что могу сейчас говорить, поэтому киваю головой.
Женщина сухо кивает в ответ.
– Герцогиня дома Озера. Сюда.
Она открывает одну из дверей, и я следую за ней по узкому коридору. Здесь нет никаких фонариков – свет исходит от мерцающих факелов, закрепленных высоко на стенах. Их пламя отбрасывает зловещие тени, и это так не похоже на теплую атмосферу в моей подготовительной комнате.
Коридор упирается в деревянную дверь, и женщина открывает ее. Следом за ней я захожу в другую комнату – небольшую, с куполообразным потолком и стенами из восьмиугольных камней, чем-то напоминающую улей. В камине горит огонь, отбрасывая тусклый свет на грубо сколоченный стол и стул. На столе сверток из черного сукна. Больше в комнате ничего нет.
