Эбигейл Гиббс - Тени школы Кейбл
Тишину нарушил шум приглушенных голосов, а затем возгласы протеста, что люди ни в чем не виноваты. Глаза мистера Силайа расширились, но, сколько бы он ни стучал по доске, класс не затихал.
Я обхватила голову руками и впилась в нее ногтями.
Почему я не могу просто держать язык за зубами?
Теперь все решат, что я их ненавижу, а ведь они меня и так недолюбливают…
Я даже не заметила, что принц поднялся, пока не услышала его голос на фоне затихающего класса:
— Отэмн права. Терра скоро не смогут нас защитить. Мир изменился, и мы больше не находим общего языка. Это могло бы привести к войне, но такого не случится. Судьба не допустит этого. А как же Пророчество о Героинях?
Я так сильно оттолкнулась руками от стола, что он со скрипом сдвинулся, а мой стул чуть не перевернулся. Стоя посреди класса, я чувствовала себя глупо, но такова была старая традиция сейджеанских школ, кроме того, сидя я казалась себе слишком маленькой по сравнению с принцем.
— Но как могут несколько темных существ перестроить Терра и остановить войну? Что, если они не появятся вовремя? Что, если у них ничего не получится?
— Получится, — уверенно заявил он, и я впервые посмотрела ему в глаза.
На лбу у него была всего одна складка недовольства, но я чувствовала, как разгоняемая гневом магия начинает нагревать мою кровь.
— Ни одна из Героинь еще не появилась. А если вампиры завтра убьют Виолетту Ли, остановить войну уже не удастся. То, что происходит там, влияет на всех нас!
Не дыша, я ждала, почти надеялась, что он попробует мне возразить. Я знала, что права, я видела угрозу собственными глазами: ненависть людей, Экстермино… и Виолетту Ли, эту особенную девушку, которая регулярно снилась мне.
— Ты не права…
Было еще самое начало семестра, и звонок с урока не должен был пугать. Но когда резкий, неровный звон разрезал тишину, все вздрогнули.
Я поскорее собрала вещи и направилась к двери, изо всех сил стараясь двигаться как можно быстрее, чтобы выбежать раньше, чем принц договорит. Вся решимость, которая от злости переполняла меня, испарилась, и я спасалась бегством.
— Отэмн!
Повернись ты, ради всего святого!
Я чувствовала, что он меня догоняет, а за ним, разбившись на группки, шли все остальные.
— Герцогиня!
А затем я услышала фразу, которая остановила меня и развернула на месте. Эта фраза будто создала крепкие корни, которыми я приросла к земле, — как узник в ожидании неминуемого.
— Почему ты все время называешь ее герцогиней?
Это был всего лишь невинный вопрос. Ти, которая пришла к двоюродной сестре, не могла знать, как сильно я боялась его и как последние сутки молилась о том, чтобы никто не заметил обращения, которое использует принц.
Я беззвучно шевелила губами, снова и снова повторяя «нет, нет», но когда принц повернулся, чтобы посмотреть на девочку, а потом перевел на меня взгляд своих кобальтово-синих глаз — говорят, что голубую кровь можно распознать по глазам, — я поняла, что признательной мне быть не за что.
— Разве ты не знаешь? Она — герцогиня английская.
Я не стала ждать удивленных возгласов и новых вопросов — выдержать этого я просто не могла. Вместо этого я сделала шесть выверенных шагов и взмыла в воздух.
Дитя, помни, кем ты однажды станешь!
Я не хочу думать об этом дне, бабушка. Не хочу о нем думать.
Зачем так поступать? Зачем намеренно причинять боль? Зачем так пренебрегать моим выбором?
По крайней мере я могу сбежать. Если бы это случилось не после последнего урока, я не смогла бы скрыться от этого. Скрыться от него.
Несмотря на яркое солнце, в лучах которого, пролетая над городом, я отбрасывала тень, воздух был прохладный. Ветер с моря попадал в воронку устья реки и, как по туннелю, несся по все сужающейся долине, раскачивая высокие мачты корабля, что стоял на якоре в Дартмуте. Снасти тихонько позвякивали, и ветер уносил этот звук с собой, вплетая его в мелодию волн, что бьются о борт старого парома, и свистка паровоза, змейкой ползущего вдоль берега в сторону Кингсуира. Эта маленькая деревушка гордо стоит на противоположной от Дартмута стороне реки, и ее разноцветные коттеджи возвышаются неровными террасами, почти как дома в больших городах. Поезд шел по мостам, мимо заливов и деревни, где, оповещая о конце дня, звонил старомодный колокол, пока наконец не останавливался возле маленького парома ниже по реке.
Этот мир не менялся годами — идеально сохранившийся, он жил собственной закрытой жизнью, полагаясь на свою бесспорную красоту для привлечения туристов. Однако именно эта закрытость была причиной моих страданий.
Мне казалось, что время замедлилось. Но вот я наконец долетела до противоположного берега, деревья на котором были поломаны и склонялись в прибрежный ил. Было жаль, что листья уже опали, ведь еще только самое начало сентября. Пустые бутылки, обертки от сэндвичей и шелковые платки оставались немыми свидетелями летних ночей, чьи следы еще не стерлись. Но для деревьев такова была плата за то, что они выросли на берегу. Они гнили. Они умирали.
Зачем? Зачем ты рассказал им, ведь я просила тебя не делать этого? Чего ты этим добился?
Отлетая дальше от моря, я попала в полосу тепла, но она была совсем короткой и вскоре сменилась туманом, когда вдали показалась башня церкви, стоящей недалеко от моего дома, а чуть дальше за ней были залив и соленая влага, которую приносил туман.
Я все еще не могла осознать того, что случилось. Казалось, все происшедшее с сегодняшнего утра длилось не один день, и мозг все не мог объять реальности. Я почувствовала легкое покалывание, и где-то внутри как будто что-то онемело — должно быть, так мое сознание пыталось защититься.
Я посмотрела на часы на церковной башне. Удивительно, как много времени у меня ушло на дорогу. Время, казалось, прекратило свой размеренный бег.
Дома меня манил мерцающий свет, исходивший от экрана ноутбука. Поставив чашку чая на стол, я проверила почту. Ну, разумеется, ответ Джо был эпического размера и требовал не одного поворота колесика мышки. Несмотря на смесь языков — в их семье были выходцы из франкоговорящей части Канады и из Германии, а сама она училась и была хранителем в школе-пансионе в Швейцарии, — Джо великолепно знала английский, восемь лет в Сент-Сапфаер не прошли даром.
В первых трех абзацах она восторгалась внешностью принца и объясняла, что я должна быть очень довольна тем, что мне посчастливилось познакомиться с ним поближе. Остальное можно суммировать как предостережение: то, в чем я подозревала его самого и всю его семью, было серьезным обвинением и что мне следует быть осторожной. В заключение она изложила свою теорию причины его приезда, которую я, покраснев, тут же отмела.
