Мэгги Стивотер - Вечность
— Да, но это хоть какая-то идея. Приятно, когда кто-то в состоянии пошевелить мозгами.
Я состроила гримасу. Мы взглянули на гуся. На этот раз он нам не подмигнул.
— Болит? — спросила Изабел.
Ее взгляд был устремлен на мою ладонь, которая совершенно без моего участия прижалась к боку.
— Немного, — соврала я.
Она не стала меня разоблачать.
Когда у нее зазвонил телефон, мы обе вздрогнули от неожиданности.
— Это тебя, — сказала Изабел еще до того, как выудила трубку. Взглянув на экранчик, она протянула мне телефон.
У меня засосало под ложечкой, не знаю уж, из-за пробуждающейся внутри волчицы или оттого, что я внезапно занервничала.
Изабел похлопала меня по руке; от ее прикосновения по коже побежали мурашки.
— Скажи что-нибудь.
— Привет, — сказала я севшим голосом.
— Привет, — отозвался на том конце провода Сэм, так тихо, что я едва расслышала. — Как поживаешь?
Присутствие Изабел мешало мне. Я отвернулась к гусю, и он снова подмигнул мне. Собственная кожа казалась чужой.
— Уже получше.
Я не знала, что ему сказать после двухмесячной разлуки. Говорить не хотелось. Хотелось свернуться клубочком у него под боком и уснуть. Но больше всего хотелось заглянуть ему в глаза и увидеть в них подтверждение тому, что мы все еще вместе и он не превратился в чужака. Не нужно было ни широких жестов, ни заумных разговоров — хотелось просто знать: несмотря на все перемены, что-то осталось прежним. Я разозлилась на дурацкий телефон, на собственное неверное тело, на волков, которые создали меня, а потом погубили.
— Я уже еду, — сказал он. — Буду через десять минут.
Это было на восемь минут больше, чем нужно. Все кости у меня ломило.
— Мне ужасно хочется… — Я умолкла и стиснула зубы, чтобы не стучали. Это было самое худшее — когда становилось по-настоящему больно, но я знала, что будет еще больнее. — Ужасно хочется выпить какао, когда я вернусь. Я скучаю по шоколаду.
Сэм негромко простонал. Он все понял, и это было еще больнее, чем превращение.
— Я знаю, как это тяжело, — сказал он. — Думай о лете, Грейс. Помни о том, что это кончится.
Глаза защипало. Я сгорбилась, пытаясь скрыться от Изабел.
— Как бы мне хотелось, чтобы это кончилось прямо сейчас, — прошептала я, стыдясь своих слов.
— Ты… — начал Сэм.
— Грейс! — прошипела Изабел, выхватывая у меня из руки телефон. — Давай отсюда! Родители вернулись!
Она захлопнула крышку телефона, и в тот же миг я услышала за стеной мужской и женский голоса.
— Изабел! — послышался голос Тома Калперера.
Меня крутило и корежило. Хотелось сложиться пополам.
Изабел потащила меня к двери и втолкнула в соседнюю комнату.
— Сиди тут! — велела она. — Только тихо. Я все улажу.
— Изабел, — простонала я. — Я не могу…
В другом конце зала щелкнул массивный старинный замок, и в тот же миг Изабел захлопнула дверь у меня перед носом.
13
ИЗАБЕЛ
На миг я испугалась, что отец заметил Грейс. Его обыкновенно аккуратные волосы были растрепаны, во взгляде читалось не то потрясение, не то изумление, не то еще какие-то непонятные эмоции. Он распахнул дверь с такой силой, что она грохнула о стену и отлетела обратно. Чучело лося заходило ходуном и, как мне показалось, чуть не перевернулось. Мне вдруг представилось, как все эти звери повалятся один за другим, точно костяшки домино. Классное было бы зрелище. Отец между тем продолжал трястись даже после того, как лось перестал.
Я бросила на него сердитый взгляд, чтобы скрыть тревогу.
— Какое драматическое появление.
Я прислонилась к двери в музыкальный салон. Оставалось только надеяться, что Грейс ничего там не разнесет.
— Слава богу, — выдохнул отец, как будто я ничего не говорила. — Какого черта ты не берешь трубку?
Ничего себе. Я нередко не отвечала на звонки родителей, предпочитая, чтобы они оставляли сообщения в голосовой почте. Потом сама им перезванивала. В конечном итоге. Не понимаю, отчего сегодня они вдруг так всполошились.
В зал вошла мама; глаза у нее были заплаканы, с макияжем творилась полная катастрофа. Поскольку обыкновенно слезы в ее исполнении выглядели как стандартное вспомогательное средство, это было впечатляюще. Я бы подумала, что весь спектакль устроен по поводу моего превышения скорости, но не могла представить, чтобы мама потеряла голову из-за такого пустяка.
— По поводу чего рыдания? — поинтересовалась я с подозрением.
— Изабел, телефон тебе куплен не просто так! — почти выкрикнула мать.
Это было впечатляюще вдвойне. Браво. Обычно она отдавала все сильные реплики на откуп отцу.
— Он у тебя при себе? — осведомился отец.
— Господи ты боже мой, — фыркнула я. — Он у меня при сумочке.
Они с матерью переглянулись.
— Так вот, чтобы впредь брала трубку, когда мы звоним, — отчеканил он. — Исключение — если ты на уроке или у тебя отвалились руки. Во всех остальных случаях будь добра взять трубку и поднести ее к уху. Или прощайся с телефоном. Это…
— Привилегия. Я знаю.
За дверью музыкального салона началась какая-то возня; пытаясь заглушить шум, я принялась рыться в сумочке. Когда все утихло, я вытащила телефон, чтобы доказать, что он у меня при себе. Пропущенных звонков от родителей было двенадцать. От Коула — ни одного. После того как целый месяц, когда бы я ни взглянула на телефон, на нем был как минимум один пропущенный звонок от него, это казалось странным. Я нахмурилась.
— Так. Я не поняла, что происходит?
— Мне позвонил Тревис и сказал, что полицейские обнаружили в лесу труп девушки. Ее пока не опознали, — сообщил отец.
Это было скверно. Я порадовалась, что Грейс сейчас здесь, за дверью музыкального салона, пусть даже она и скреблась там как сумасшедшая. Мама многозначительно смотрела на меня. Видимо, ждала какой-то реакции.
— И вы решили, что этот неизвестно чей труп — мой? — осведомилась я.
— Его нашли неподалеку от нашего участка, Изабел, — возвысила голос мама.
И тогда отец сказал то, что я почему-то ожидала услышать.
— Ее загрызли волки.
Меня вдруг охватила безумная злость на Сэма, Коула и Грейс. Я же просила их что-нибудь сделать!
Из музыкального салона снова послышался шум. Я заговорила, перекрывая его:
— Я весь день была в школе, а оттуда поехала прямо сюда. В школе быть загрызенной маловероятно. — Я спохватилась, что нужно хотя бы изобразить раскаяние. — Когда они установят ее личность?
— Не знаю, — покачал головой отец. — Сказали, тело в плохом состоянии.
