В плену у страсти роковой. Дочери Древней Руси (СИ) - Сушко Любовь

О, как я боялась этого разговора. И тогда я призналась, что была близка с князем Александром, который ни в чем не был виноват, но это казалось лучшим выходом для меня, и не о мертвых, а о живых надо было думать, я в том была убеждена, вот я и думала. Вероятно, он на том свете должен был содрогнуться от моей лжи, а может быть, он поймет меня, если ему известно, кто стал отцом моего ребенка.

Константин от своей матери узнал историю о том, что произошло со мной и его погибшим братом. Хотела бы я увидеть его лицо в тот момент, но я его не видела.

Я никак не выдала себя и позднее, умножая свои грехи.

С князем мы столкнулись в саду на закате.

– Что это за история с моим братом? – спросил он, и я поняла, что ему все известно.

– Я сказала правду, – так спокойно отвечала я, что сама даже в это поверила

– Почему ты со мной так поступаешь? -спрашивал он, – и вдруг что-то человеческое в нем проснулось.

Но я была страшно упряма и стояла на своем. Я знала в тот момент, что не стану признаваться ему ни в чем. Он развернулся и ушел, не оглядываясь. Мне очень хотелось, чтобы родилась девочка, я бы смогла ей все объяснить. Но я сама была виновата в том, что происходило вокруг.

Софья молчала. Мария содрогалась, когда смотрела на меня, впрочем, так и прежде было, не только теперь. Я даже не представляю себе, сколько судили и рядили обо мне в те дни. Но я должна была подумать о том, что же мне делать дальше. Я уже догадывалась, какие опасности могут таиться вокруг.

Когда все уселись обедать, я почувствовала себя дурно и ни к чему не притрагивалась. В тот самый момент ребенок Александра потянулся к чаше, никто этого за столом и не заметил, в гридне было так много народа. Но все замерли, когда мальчик рухнул замертво, отпив квасу из той самой злополучной чаши, которая мне была предназначена наверняка. Елена бросилась к своему ребенку с дикими воплями.

На этот раз княгиня громко объявила меня убийцей сына. Я бросилась к ней, и перед нею остановилась.

– И у тебя поворачивается язык обвинять меня в чем-то после того, что ты натворила. Ребенок выпил квас, который принесли для меня. Если бы я знала, я бы не позволила ему пить, но откуда мне было это знать?

И я пригрозила обо всем рассказать княгине. Такой она видела меня в первый раз, и знала, что я и на самом деле так поступлю.

Глава 7 Беды и боль

Мальчика хоронили пышно и горестно. Княгиня зашла ко мне в тот злополучный вечер, когда случилась беда.

– Ребенок погиб случайно., – то ли спрашивала, то ли утверждала она, – он сидел рядом с тобой. Он взял то, что для тебя предназначалось.

– Я не помню, я не знаю.

– Тебе надо быть осторожнее. Тот, кто хотел убить тебя, сделает это еще раз.

Мне не верилось, что она может быть такой проницательной. Я отвернулась. Мне нечего было сказать ей. Но там что-то происходило. Я увидела, что на пороге моих покоев стоял Константин. Он почти ворвался в комнату. И никак не ожидал в такой час тут увидеть мать. Князь стоял, не желая уходить. Но и оставаться ему было странно.

– Я пришел, чтобы узнать, в чем нуждается жена моего воеводы. Он был отчаян и спокоен в тот момент.

– В такой час? – только и спросила княгиня, пристально глядя на своего сына

Неловкость испытывала только я она, и задумалась, когда он нас оставил.

– Это ребенок моего сына, – говорила она, и мне непонятно, отчего ты скрываешь это.

Я не выдержала и разрыдалась, и рассказала ей обо всем.

Она слушала меня молча.

– Я устала лгать и скрывать то, что было на самом деле.

Она не была удивлена, только сказала:

– Я не думала, что ради моего сына ты столько испытаешь, и терпеть будешь. Он еще хуже, чем я о нем думала прежде, но это мой сын, и он остался единственным у меня.

Мы не расстались после моего признания, страхи оказались напрасными, кажется, стали еще ближе.

– Мой внук родится здесь, тебе никуда не нужно уходить, – сказала она в тот вечер, на прощание.

Вдохновленная всем случившимся, и видя, как Софья страдает от одиночества, я решила ей во всем признаться. Если даже она окажется не так великодушна, как княгиня Анна, то поймет, отчего я к ней охладела.

Я так и сделала. Она разрыдалась. У нее еще не было детей, и она от этого страдала.

– Не бойся, -успокоила я ее, – я не заберу его у тебя. Он никогда не признает моего ребенка. Ему нужна Москва, а не безродная девица.

– Но я не об этом, – пожаловалась она. – Все так несправедливо. Отчего мужи наши так глухи и жестоки, только не нужно меня жалеть, – вспыхнула вдруг она.

– Я не хочу этого. Мне не нужен князь, я никогда не смогу поверить ему, но мне с ним придется оставаться до конца.

Слезы брызнули из глаз ее, такого отчаяния трудно было себе представить.

В Твери оставалось только женское царство, мужчин почти не было вовсе. Но после этих тяжких разговоров жить стало легче. Княгиня Елена после смерти своего ребенка замолчала и отправилась в монастырь. Но ей некого было винить в том, что произошло. Константин оставался один, что-то в нем окончательно надломилось. Он и прежде мало был похож на отца и братьев. А возможно их погибель и его желание выжить сделали свое дело.

Одно оставалось неизменным, он все время пытался примириться с москвичами. И насколько я любила княгиню, настолько и радовалась тому, что в свое время ее сын не стал моим мужем, и все-таки я носила его ребенка, я оставалась в Твери слишком близко от него. Хотя многое переменилось, и мне было значительно легче, чем прежде жить в этом мире.

Моя дочка родилась холодным осенним вечером, ближе к ночи. В небе сверкали молнии, и громыхал гром. Княгиня Анна была со мной, прибежала Софья, она давно не держала на меня зла, она вообще ни на кого и никогда не держала зла. Князь даже и не заглянул в покои, но меня это не удивило и не сердило вовсе. Он, вероятно, никогда не простит мне того, что я назвала отцом моего ребенка другого. Словно тогда у меня был какой -то выбор.

Глава 8 Дочь князя

Девочку назвали странным именем Вилена. Так хотелось Софье. И я стала замечать с самого начала, что она привязалась к ребенку, больше, чем я сама. И тогда страшная мысль возникла в душе моей. Я поняла, что буду для девочки худшей матерью. А это в нашем роду было обычным делом. Московская и Тверская княгиня даст ей значительно больше и сможет ее защитить, я же не могла ни того, ни другого. Мне с ребенком даже податься было некуда.

Нет, я должна была подумать о ней, прежде всего. Если она станет нищей, как я буду жить на том или этом свете. Сначала я поговорила об этом с княгиней Анной. Она казалась спокойной.

– Ты доставишь много бед им обеим, если передумаешь, – предупредила она меня.

– Я не передумаю, – был мой ответ. – Случайностью было то, что не Софья, а я родила этого ребенка. И это можно изменить.

Это же самое я повторила и ей, когда мы снова встретились.

– Это твой ребенок, с тобой девочке будет намного лучше, она может надеяться на лучшее.

– Но как же ты? – с ужасом в голосе воскликнула она.

– Я с самого детства оставалась в таком одиночестве, мне легче это пережить. Может быть, я просто недостаточно любила этого ребенка.

Но я думала, что мне теперь предпринять? Уехать в монастырь? Но этого мне хотелось меньше всего. Оставалась только Кострома. Теперь я знала, что если в этом мире где-то есть для меня место, то именно там. Я была уверена, что там меня примут с радостью.

Еще несколько дней я пробыла в Твери. Но я понимала, что больше никогда не вернусь назад. Ни разу в те дни с Константином я не виделась. Да и не хотела этого. Я только упрекала себя за то, что прежде была так глупа и так доверчива.

Княгиня Софья напряженно на меня взирала, она боялась, что я могу передумать и остаться. Поздно было менять что-то и отступать назад – слишком поздно. Я знала, что если и станут жалеть о своем решении, то позднее. Пока только я одна знала, что это был самый последний день в Твери. На душе не стихала тревога, и я отправилась в храм