Беттина Белитц - Раздвоенное сердце
- Так, моя девочка, а теперь мы позаботимся о тебе.
- Это, наконец, то всё? - спросила я. Меня вырвало два раза на папины штаны, потому что он не посмел дать мне обезболивающего, в то время как промывал и зашивал рану. Потому что я всё ещё находилась не в таком уж и не неприятном кайфовом состоянии, о котором никто не знал, как долго оно продлиться.
Как принцесса, я восседала на операционном столе и смотрела, как спокойно работали папины руки. Умело он протянул чёрную нитку через края раны и завязал узел.
- И это был действительно ...?
- Дикий кабан, - успокоила я его, растягивая слова. Я приставила пальцы к своим ушам, чтобы имитировать острые бивни кабана, наклонилась вперёд и закричала: - Бу!
Папа взял, качая головой, бинт.
Когда остались видны только мои пальцы под белыми повязками, облака за молочными стёклами продвинулись в сторону, и показалось утреннее солнце. Яркие лучи упали на скальпели, и они заблестели серебром. Папа и я зажмурили глаза и отвернулись. Мой дурман так же быстро улетучился, как и появился, и боль жестоко захватила весь мой разум и чувства.
- Отвези меня домой, папа, - попросила я прежде чем ослабела, и, потеряв сознание, опустилась на прохладные, зелёные простыни операционного стола. Только в воскресенье вечером мама пришла в себя от шока, пошла на кухню и поджарила пару сочных стейков. Сначала их запах завлёк папу, в то время как я сидела на кровати и массировала свои ноющие от боли виски.
Нога постоянно пульсировала, но температуры у меня не было. Когда я услышала, как стучат столовые приборы, я схватила свои костыли и заковыляла вниз. Мама и папа сидели молча друг против друга, не смотря друг на друга и не говоря друг с другом. Я взяла себе стейк и посмотрела сначала на маму, потом на папу. Они смотрели мимо меня.
- Я хочу к нему, - прервала я напряжённую тишину. - Сейчас.
Мама уронила нож. В уголках её глаз блестели слёзы. Папа глубоко вздохнул и посмотрел на меня. У меня застрял кусок мяса, который я как раз жевала, в глотке. Поспешно я схватила стоящий на другом конце стола стакан маминого вина и выпила его одним гладком. Кислота жгла в моём горле.
Папа встал.
- Тогда пойдём со мной, Елизавета.
- Нет, - прошептала мама.
- Почему нет? Ты ведь хотела, чтобы она узнала правду, - сказал папа с суровостью в голосе.
«Какую правду?» спрашивала я себя, и чувство угнетения невыносимо возросло.
Мама вздрогнула и посмотрела не него сердито.
- Я хочу этого, и в то же время не хочу. Так же как я хочу быть с тобой, а иногда вот не хочу.
- Не могли бы вы обсудить свои проблемы в отношениях позже? - упрекнула я их. - Вы ведёте себя весьма по-детски.
Не двусмысленным движением руки папа показал мне следовать за ним. Двадцать молчаливых минут позже мы стояли в пустом тёмном крыле клиники, над закрытым отделением, друг против друга.
- Он там, - сказал папа и показал на тяжёлую, железную дверь. - Пять минут, - добавил он. - Я буду ждать здесь.
Хотя мне это не нравилось, но мой инстинкт подсказал мне, что я правильно сделаю, если позволю ему остаться поблизости. Почему только он так быстро согласился с моей просьбой? Это было на него не похоже. Я проковыляла к двери, нажала на заржавевшую ручку и распахнула её.
- Колин! - Я хотела броситься к нему, но его взгляд остановил меня.
- Нет, Эли, оставайся там, где стоишь, - закричал он предупреждающе.
Я остановилась.
- Почему? - начала я, но ему не нужно было ничего объяснять.
Колин сидел в углу этой пустой комнаты на шатком стуле, руки связаны за спиной. На нём всё ещё были его изодранные брюки и рваная рубашка, но очевидно, он смог помыться. Его глаза сияли лихорадочным блеском и были окружены тёмно-синими тенями. Везде на лице просвечивали вены фиолетового цвета. Жёстко выступали скулы под натянутой кожей. Он выглядел больным. И очень голодным. И потом было что-то ещё, что я не хотела признавать, но и не могла игнорировать. Это меня пугало. Колин пугал меня. Теперь его грудь затряслась, и рычание вырвалось у него из горла.
Резко он отвернулся и стал смотреть на луну, которая проглядывала через маленькое зарешеченное окно. Снаружи, где-то вдалеке, я услышала волчий вой. Руки Колина потянули за верёвки. Но они были так туго перевязаны, а также прицеплены к трубе батареи, что он не мог от них избавиться. Ни в этом состоянии.
Я даже не пыталась остановить слёзы. Боль в горле была невыносима и доходила до самого сердца.
- Почему он связал тебя? - рыдала я.
- Я хотел так, - сказал Колин хрипло. Он не смотрел на меня. - Так будет лучше.
Мои слёзы капали на грязный пол и оставляли тёмные круглые пятна. Они были попросту растрачены. Чисто бесполезная трата. Несмотря на предупреждение Колина, я подошла к нему, наклонилась и подставила щёку к его холодному рту. Мои костыли с грохотом упали на пол. Опять его грудь задрожала, а его язык жадно облизывал мою кожу. Я опустилась на свои дрожащие колени. Это было не так, как обычно. С каждой слезой, которую он съедал, из моего тела выходила сила. Но я стиснула зубы, вытеснила безумную боль в ноге и выдержала всё до конца.
Я должна была плакать, потому что в противном случае задохнулась бы, а он был голоден. Всё было просто. Мы помогали друг другу. В конце концов, я могла потом пойти домой и съесть остатки маминого стейка. Когда мне стало немного легче на душе и я могла держаться на ногах только прилагая огромные усилия, Колин, застонав, оторвался от меня.
Я протянула руки вверх, поднялась, опираясь на его плечи, к нему на колени и опустилась на его грудь. Я поцеловала его голую кожу. На ощупь она была как замороженная. Я позволила моим губам подняться вверх - да, здесь на его горле мои слёзы оставили тёплый след. Рокот в его теле, который только что был не регулярным и принуждённым, стал более спокойным и ритмичным. Какое-то время мы молча ждали, пока у меня снова не появилось немного энергии, а тёплый участок на горле Колина достиг его груди.
- Она не умерла, не так ли? - спросила я то, что уже давно знала. Тильман позвонил мне после обеда. Паук иногда шевелил своими ногами, как будто хотел попробовать, может ли он их использовать. Колин засмеялся, фыркая. Это прозвучало как шипение раненого зверя.
- Она просто не умирает. Я бы пытался и дальше, но ... Эли, посмотри, пожалуйста, на меня. Я тебе ничего не сделаю, я клянусь. Посмотри на меня.
Я подняла голову. В его глазах всё ещё была лихорадка и голод, но мои слёзы подействовали. Бледное отражение прошлого блеска возвратилось назад.
Он устало улыбнулся.
- Я бы продолжил бороться против неё дальше, если бы ты не появилась - скорее всего, зря. Но когда я учуял тебя, во всех этих цветах и ветках, как ты так смело и упрямо шагала ей навстречу ... Это вытянуло из меня силу, но так же сделало меня счастливым.
