Елена Саринова - Ваш выход, рыцарь Вешковская!
— Здравствуй, Гортензия! А мы тут в гости. И… — быстро — в сторону. — Доча!
— Подарок! — старый медный подсвечник, как букет, тетке в нос.
— Ух, ты! — по-моему… оценили. И разве что не понюхали. — Прелесть какая! Спасибо и… проходите, — и дальше — по ходу. — У нас в лавке сегодня выходной (значит, лавка). Нинон на кухне хлопочет, а я — в мастерской. Скоро же Уроженье. А вы открытку мою на Купальник? — фамильным зорким взором — в упор.
— Получали, конечно… Спасибо.
— Ах, что ты, Катаржина! Агаточка, а ты давно… из провинции?
— Из Бередни?
— Откуда?!
— Я — не заразная, тетя Гортензия. И от лекаря справка с собой.
— Ха… Ха-ха. Это шутка такая прокуратская… Ну, я сейчас. А вы пока… осмотритесь, — и ушуршала кружевами за дверь.
Ну я опять… осмотрелась. Значит, лавка. И, скорей всего, раритетная. Раз с рядами погнутых самоваров, деревянных и фарфоровых кукол, облезлых шкатулок, да и много еще чего, не поддающегося анализу. Под полками же — сундуки. Одни — гостеприимно распахнуты, другие — скромно закрыты. Пара буфетов со следами былой красоты и, не то прялка, не то молотилка. Я в сельской специфике плохо ориентируюсь. Только знаю, что веретено, как колющее оружие — самое то. А вот что меня, действительно, впечатлило, так это половики. Яркими пестрыми полосами на широких выпуклых досках пола. И запах… запах здесь замечательный: пылью и старым деревом. Да еще, пожалуй, травой, сквозь открытое настежь окно. В общем… красота.
— Во что превратили?
— Ты о чем, мама?
— Родовое гнездо. Я говорю, во что его превратили?
— А-а, — усердно насупилась я. — Мам, а кто такая Нинон?
— А кто его знает? Подруга, по-моему. И партнерша… по лавке.
— Подруга.
— Здравствуйте, я — Нинон.
Нинон… Вот, когда я ее увидела, то представила в цвете, как такая… внушительная дама может «хлопотать» у стола. И в моей фантазии еще фартук был. Мясницкий:
— Здравствуйте.
— Добрый вечер… Нинон, — сглотнула слюну родительница. Видно, тоже… представила. — О-очень приятно.
— Вы, наверно, голодные?
— Нет! — дуэтом выдали мы. Мама — с испугом. Я — с интересом.
— Да что там в ваших столицах едят? — усугубила оба чувства разом Нинон. — А у нас сегодня картофельные оладьи. Со сметанкой и жареным луком.
— А-а, — облегченно открыла рот мама.
— Так, я вас приглашаю к столу…
Еще часа через два, мы сидели все вместе за столом на веранде и вдавались в воспоминания. Точнее, вдавались в них сестры. Мы с Нинон — молча внимали. Под наливочку и хор из сверчков:
— Вот я тогда испугалась.
— Да что ты, Гортензия!
— Точно-точно. Захожу, а она сидит и разговаривает… с камином. Это ж потом мы узнали, что с домовым… Агаточка, он ведь только с тобой и общался. А со мной, ну ни в какую.
— Ага, — зевая, присоединилась к воспоминаниям я.
— А сейчас ты с ним сможешь? А то, что-то расшалился он в последнее время. Две куклы разбил. Дорогущие.
— Сейчас, к сожалению, не могу.
— Почему? — протянула моя тетка с кулачком у щеки.
— Ее главную чакру… повредили на работе.
— А-а.
— Тетя Гортензия, я вам так могу сказать: у вас на левой полке, третьей куклой — шаманский идол из Бередни. Инородная магия.
— Это, которая в платьице? — открыла та рот.
— В ритуальном костюме. У нее свечение специфическое. Чуть заметное. Вот вы и не разглядели. А вашему домовому… Он ее достать не может, а… куклы рядом разбил?
— С обеих сторон, — огласилась Нинон.
— Вот-вот.
— Нет, ну надо же… Агаточка, а что нам теперь с ней делать?
— В печку.
— Что ж ты так… сурово?
— Ну, как знаете. Можете подарить тому, кого «любите».
Тетка моя, метнув в Нинон взгляд, приуныла. Но, ненадолго.
Меня же, наоборот, накрыла тишина и покой. Потому что только здесь, в «древне-лопуховом раю», я впервые, как профессионально «оглохла», почувствовала себя полноценным разумным существом… В общем, красота и раздолье…
— Агаточка, а ты к нам надолго?
— Пока не выгоните, тетя Гортензия. Мне у вас нравится.
— Ну, так живи. У нас два верхних этажа пустуют. И там такая кроватка есть с гусиной периной… И с такими снами на ней… Вещими. Сладкими…
Глава 3
«Нет, вещие сны, точно не мой специалитет». К такому выводу я пришла спустя шесть дней эксплуатации гусиной перины. Хотя, спала на ней, как младенец. И если б по утрам не будили («Агаточка! Нинон оладушки есть зовет!»), то — сутками напролет… Кажется, строгий господин Дучи про «здоровый сон» тоже что-то втирал… Или про «здоровую еду»?.. Да и этого «блага» мне здесь тоже вполне хватает. Одно слово: «Красота и раздолье». Хотя, все же, два…
— Ага. А вот и третья в полу отметина, — и в седьмой день, наконец, добралась до вершины. Вершины родового гнезда. — Совмещаем их с треножником подзорной трубы… ага-а… Резкость наводим… И на что же ты, дедушка, чаще всего глазе-ел?.. Тысь моя майка…
Вообще, это — старая семейная история. Я дом наш в Гусельницах вспоминала с трудом, а о деде своем, мамином отце, обширно известном в тесных кругах, слышала на каждом сборище родственников и просто гостей. Был он, по семейной же версии, в душе романтиком и строителем. Что уже в теории ничего путного не сулит. На практике же вылилось в странную конструкцию высотой в пять, нависающих друг над другом, разнокалиберных этажей, увенчанных балконом под крышечкой. Наше будущее «родовое гнездо». Соседи, явно без дедовской романтичности, с опаской крестились (вдруг, обрушится?) и катали жалобы во все пристанища власти. Родственники просто целый год отказывались въезжать (потому как, одно дело — обрушится, а другое — на кого?). Пристанища власти слали одну комиссию за другой. Дед расстраивался и злился и, в конце концов, нашел единственный для себя выход: устроил грандиозное новоселье. А гостями на него созвал своих коллег из Совета магов страны… Что в тот вечер видели несчастные соседи, семейная версия умалчивает. Хотя я, как маг с семилетним стажем, могу представить силу пятнадцати высококлассных специалистов, работающих одновременно. И без разницы, простая это, «закрепляющая» магия или боевые пассы… Следующая комиссия вынесла свой окончательный вердикт: «Сей дом не рухнет даже в виде трухи»… Соседи, перекрестившись напоследок, затихли. Молодая жена (моя бабушка) и ее мать, сплюнув, торжественно переступили порог.
Сам же строитель-романтик объяснял свой «полет фантазии в дереве» как раз в духе образа: «Хочу видеть прекрасные дали»… Дали, действительно, прекрасные. И чем выше этаж, тем прекраснее и прекраснее. С северо-востока, через седое от елей предгорье, строгие кручи Рудных гор. С юга, через поля — древний каменный лабиринт, построенный первыми гномами-переселенцами (а еще б этаж и башни Бадука лицезрелись). На западе — река Сележа, выгнувшейся под солнцем змеей. А, вот на юго-западе…На юго-западе женский монастырь Святой великомученицы Агнессы… Черные женские фигурки среди огородных гряд, полощущихся на ветру вдоль двора, простыней, и окна, окна, окна. Без бдительных ставней и занавесей. Святые девы в быту…
