Необручница: На острове любви (СИ) - Эфф Юлия

Он вздохнул, будто собирался прыгнуть с утёса в пучину. Не знаю, стоило ли развернуться на первых словах клятвы или принимать её вот так, обратившись задом к говорящему, но, наверное, меня бы развернули, если бы потребовалось. Поэтому я не сдвинулась с места, напоминая себе пойманную найлу, у которой, прежде чем перерезать горло, просили прощения за вынужденную жестокость.

— Я, Брисандр Эйген Мархвелл Эдрихам, подтверждаю свой договор с Аной Гурайд[1] и готовность выполнить свою часть договора.

Вот так коротко озвучив свои намерения, он задрал подол и пристроился сзади, но прежде провёл рукой снизу, задевая сокровенную горошину. Я вздрогнула.

— Расслабься, Ана.

Нажатие на точку, к которой недавно прижимался сир Райан, имело одно последствие — я вскрикнула от страха перед болезненным ощущением и потянулась вперед, чтобы избежать ещё более сильного.

— Ана… Проклятье! Ты же не готова! — судя по интонации, эмоции сира Бриса были где-то между удивлением и негодованием. — Амели не подготовила тебя!

— Я не понимаю вас, сир Брис. Я что-то опять сделала не так?

Возвращалась нервная дрожь.

— Ты предупредила госпожу о решении?

Платок! Воспоминание о нём пришло не сразу.

— Нет… Простите… Я не успела… — нос непроизвольно шмыгнул. Что не устраивало опять сира Бриса? Ведь всё шло просто хорошо ровно до этой минуты.

Он вздохнул. За него решил всё тот же орган, уткнувшийся в моё бедро.

— Ты разрешаешь, Ана, проникнуть в тебя сзади? — как-то неуверенно спросили меня.

Вопрос родил волну мурашек на моей спине. От страха или любопытства — я бы не смогла сказать.

— Да, господин.

Он выдохнул. Затем послышался звук плевка, и влажная прохлада коснулась места, не познавшего даже язык госпожи. Старшие сёстры рассказывали шёпотом, по секрету, будто некоторые хитрецы пользуются этим отверстием, чтобы избежать последствий, но… но там ещё больнее, чем обычным образом.

«Расслабься, Ана!» — всё, что мог сказать господин, пока я ныла, плакала и царапала ногтями столешницу. Чувство наполненности и ещё другое, похожее на желание вытолкнуть его изнутри, после минуты пытки сменилось ощущением скольжения. Мне удалось отвлечься на звуки шлепков и трение живота о стол. Уже не было так холодно. Возникало новое состояние сосредоточения на толчках сзади. Сама не знаю, как из меня вырвалось:

— О, господин… сир Брис! Да! Пожалуйста!..

Он на миг замер, потом немного увеличил темп, и рваный выдох со стоном вперемешку оповестил о разрядке. Помедлив, из меня вытащили орган, и во мне невольно сжалось то, что постепенно привыкало к гостю. Опять разные ощущения разрывали мой разум, на чём сосредоточиться — на разливающемся тепле в желудке и поднимающемся вверх, к груди, или спазмам в том самом месте?

Простонала, поведя бёдрами и чувствуя, как из меня выходит влага, стекает по складками.

— Проклятье… — вдруг сказал странным тоном сир Брис, и, не успела я задуматься над тем, что опять не так, как в меня снова вошёл мой «дружок», не собирающийся расставаться с объёмом.

Но в этот, последний на сегодня, раз всё пошло по-другому. Сир Брис двигался медленнее, его стоны стали глубже, как и дыхание. От прикосновения губ к спине и рук, снизу подобравшим мои груди, возникло желание заплакать. Не от боли и страха, а как от счастья, что уже было сегодня, когда мы нежничали с госпожой.

— Говори, Ана! — выдохнули сбоку от моего правого уха, и губы прикусили на мгновение мочку. — Говори!

Голова моя ощутимо закружилась. В следующие минуты, начиная повторять движения и подаваться навстречу толчкам, я выдала свой годовой запас слов, в смысле, по количеству, потому что говорила одно и то же: «Сир Брис… Господин… Пожалуйста… Да!… Сир Брис!»

Уж не знаю, что воздействовало на господина — мои слова, голос или осознание первого раза со служанкой… Но его холодность растворилась. Его стоны, его порыкивания — он забылся в этих незатейливых движениях, забылся, с кем он… Когда его пальцы скользнули под меня, я вскрикнула громче обычного, потом снова и снова, повторяя имя моего господина.

Эти ощущения не были такими нежными, как с госпожой. Меня изнутри начало затапливать тёплыми волнами. Это была магия, поняла я позже. Стало жарко…

Темп нарастал. И мою песню вдруг разбил клин — моё имя:

— Ана-а-а! — выдохнул сир Брис и задрожал, выплёскивая в меня третью за сегодня порцию жемчужного сока. Очередная горячая волна стремительно разлилась в теле, согревая его полностью — от груди до пальцев ног.

Поцелуй в спину и, кажется, упавшая с мужского лба капля пота, — сир Брис отстранился, тяжело дыша, постоял рядом, упираясь рукой в стол.

— Благодарю, Ана. На сегодня достаточно… Завтра, то есть сегодня, не забудь сказать госпоже. Она должна тебя подготовить до конца… Поняла?

— Да, мой господин.

— О, многоликая! Называй меня сиром Брисом, не надо… так… Уходи, Ана, — он тяжело дышал, стоя где-то позади меня.

Рядом со мной на стол легли три золотые монеты. Я помедлила, желая унять головокружение, я уставилась на эти жёлтые кружочки. Это что, была плата за ночь? Как необручнице?

Всё впечатление от нежности было испорчено. И я поднялась, опустила платье, пошатываясь, добралась до диванчика, где лежали мои вещи. Сир Брис только что оскорбил меня. Накинула шлафор и застегнула пуговицы. Штанишки остались у меня в руке. Надевать их на мокрые ноги, по которым стекали капли, не было смысла. Искупаюсь — потом.

Сделала книксен, не поднимая головы, и молча вышла, раздираемая обидой. Успела заметить довольную насмешливую улыбку господина, и это резануло по сердцу. Какие же они, маги, всё-таки самоуверенные…

Это позже, днём, госпожа мне расскажет об обычае предлагать наёмницам деньги за первый раз. Если возьмёт, значит, господин недостаточно выказал ей уважения. А если оставит, значит, договор закрепляется на равных, между двумя партнёрами. Об этом я тоже должна была узнать до того, как идти к сиру Брису. Госпожа похвалила мою интуицию.

Уже завтра меня представят слугам как компаньонку сирры Амельдины, я перееду в отдельную комнату, где будет уборная с нужником и купальня с заряженными артефактами для согрева воды. А всё потому, что я обиделась и не взяла три золотых монеты, хотя такой суммы никогда мои руки не держали.

Но всё это будет потом. Пока же я чувствовала себя опьянённой магией господина. Искупавшись в прохладной купальне для слуг, я вернулась в свою полукомнату-полугардеробную и почти мгновенно уснула.

Уснула, чтобы проснуться ближе к утру от невыносимого жжения в месте, куда проникал в меня сир Брис. Магия растворилась во мне без остатка, и пришла боль.

Приученная появляться у сирры Амели опрятной, я помылась, хотя делала это часа четыре назад, в купальне немного похныкала (трещины запеклись корочкой, но легче от этого не стало) и замолчала, пересиливая себя, так как пришли другие служанки. У меня что-то спросили про госпожу, я пожала плечами и сбежала. Когда все узнают, что случилось, то будут пялиться на меня… Смогу ли я с этим протянуть целый год?

Принесла завтрак госпоже в комнату и застала картину продолжающегося горя. На кушетку были свалены в кучу платья, а их хозяйка спала. Я присела на кровать рядом, морщась от жжения, взяла спящую за руку и поцеловала в тыльную сторону, будя:

— Госпожа, просыпайтесь, вам нужно позавтракать!

В ответ промычали и забрали руку. Если бы она хотя бы намекнула, что мне надо сделать! Я вздохнула, поднялась. Положила платок, который был мне дан в первый день, в условленное место, на стол, предварительно наведя на нём порядок, чтобы мой знак заметили сразу. Собрала, сколько могла унести за раз, платья и убрала их обратно в гардероб. Никуда госпожа ни завтра, ни послезавтра не уедет!

За три ходки одежда была возвращена на место, я приготовила госпоже свежее платье на сегодня, шумно прибралась в комнате. Затем раскрыла шторы на окне и распахнула створки, запуская свежий морской бриз в комнату. Недовольный стон со стороны кровати насмешил. Повторила попытку разбудить, но результат был тот же.