Елена Пучкова - Приключения графини
Остановившись у кладки озера, я осмотрелась. Озеро было окружено плотным кольцом ив и камышей. Свет Каллы рассеивался в листьях. Казалось, что озеро без дна. Тускло освещенное пятно в центе водоема — ребристая, черно-белая гладь воды — только ухудшали мой настрой. Страх на уровне животного, еще с детства.
Но уходить я не собиралась. Я до одури хотела помыться. Стянуть с себя грязную, пропахшую дымом одежду, и…
Разбежавшись, я прыгнула вниз топором. Вода была теплой и ласковой. Но страх остался, ужавшись до терпимых размеров. Комары липли голодной тучей, стоило вынырнуть из воды. Их менее удачливые собратья, задержавшись на мне, пополняли маленькое кладбище в густых волосах.
— Будто заново родилась, — я сказала вслух? Ну и ладно. Зачем разочаровывать тех, кто сомневается в моем психическом здоровье?
Накупавшись, я, покусанная, но довольная, вылезла из воды.
В комнате было темно. Отсвет догорающих в печи углей больше мешал. Я на ощупь отыскала рубаху, которую оставила на лавке перед уходом. Выбеленный лён ластился к мокрой замерзшей коже.
Керосин в лампе закончился еще вчера, оставалось надеяться на свечи, запас которых пополнялся зимой. В нижнем ящике лежал последний опалок свечи.
Перед сном осталось одно незаконченное дело, откладывать которое на завтра я не хотела. Мой подопечный.
Подпалив опалок об угли, я пошла к кровати. По потолку плясали густые тени, а предметы, которых касался желтый свет опалка, приобретали неприятный зловещий оттенок.
Мужчина резко сел, сжимая ребра и опухшую руку здоровой рукой. Во взгляде его читалось предупреждение. Можно подумать, я представляю серьезную опасность для него.
Широкоплечий, под загорелой кожей выделяются мускулы. Молодой человек был силен и красив. Резкий контраст между угольно-черными бровями, такими же черными ресницами, и светлыми взъерошенными волосами, выжженными Эндимионом, сглаживал загар. Морщины, залегшие возле уголков губ, выдавали в нем человека веселого и много смеющегося. Тяжелый подбородок компенсировался высоким лбом.
Не знаю как ум, еще не разобралась, но характер у моего спасенного имелся.
— Я думала, ты спишь.
Хорошо, что все ножи я спрятала в сенях.
Солдат настороженно смотрел на меня, будто ждал чего-то зловещего.
— Меня Верной зовут.
Он отвернулся. Может быть, он считает, что назвав свое имя, окажется в моей власти? Глупо конечно, но очень многие не только скрывают свое имя, но даже не смотрят мне в глаза. В некоторых деревнях и даже волостях жив обычай давать ребенку два имени. Первое — ложное, для всех. Второе — тайное, для самых близких.
— Дарен.
Интересное имя — из старых, означающее — «подаренный Богом». Старыми, или настоящими, именами называют теперь редко. Все больше имен, позаимствованных в Антирии, в королевстве Будьшир и даже с Зорских островов.
— Где моя одежда?
— Годны к носке только портки. Остальное разорвано, — я кинула «одежду» на кровать.
Под огромными пятнами крови и грязи с трудом угадывался светло-серый цвет портков. Одна штанина была разорвана до колена, но в принципе их еще можно носить. Учитывая, что ничего другого нет.
Он втиснулся в штаны.
— Ты изменилась.
Сквозь удивление просочилось обвинение и еще что-то.
— Помылась просто. Вот и все.
Он усмехнулся. Видимо, ему мое «превращение» из сгорбленной потной «старухи» в себя саму, простым не казалось. Наша слава идет впереди нас, подчас обгоняет на поворотах, чтобы сбить с ног, — любил повторять мой отец. Сказки, байки, страшилки — сыграли в формировании подобного отношения не последнюю роль. Хотя, может, люди и правы?
Атмосфера накалилась от взаимных подозрений. Мне тоже было чего опасаться. Физически я слабее.
Он следил за каждым моим движением.
— Я хочу, чтобы ты утром покинул мой дом.
— Что? — казалось, он забыл где находится. Он пробежался глазами по комнате и чересчур внимательно уставился на меня.
Я повторила сказанное.
— Я и сам не собирался здесь задерживаться.
— Извини, но ты мне мешаешь.
— Интересно в чем?
— Не в том, о чем ты подумал.
— Оно и видно.
— Послушай, — я вздохнула, — у меня много дел и…
— Я понял.
Он попытался спрыгнуть, но с переломанными ребрами надо мягче. Лучше, вообще, не шевелиться месяца два. Схватившись за бок, он сел обратно.
— Послушай, я предлагаю тебе полное исцеление и даже арбалет и кинжал, свое оружие.
Он засмеялся колючим резким смехом.
— А взамен душу?
Тоже мне шуточки.
— Ты мне не веришь. Мне это не нужно.
Ни от кого. Я скрестила руки на груди. Он слушал, но сидел по-прежнему боком.
— Я только закончу начатое, и ты уйдешь.
— Пока я в сознании и при памяти, я не позволю лечить меня, чем ты там лечишь! Это варварство оставь для полоумных крестьян! — речь он сопровождал активной жестикуляцией.
Я вскочила со стула — огонёк свечи колыхнулся, едва выжив от внезапного порыва ветра — и заходила по горнице.
— Перелом руки будет срастаться месяц, потом месяц на разработку. И не факт, что кость срастется правильно. Ребра и того хуже. Естественное сращение процесс болезненный и долгий.
— Я уйду и так.
— Это верная смерть.
Он сел на край кровати, прижимая локоть переломанной руки.
— Тебе не все равно?
Мне надоел этот разговор. Надоело его упрямство. Отвернувшись к стене, я смотрела, как увеличенные тени от свечи пляшут по обрывкам пергамента, то съедая их, то вновь рождая на свет.
— Если бы так, ты уже умер бы.
Повисло давящее молчание. Он смотрел на меня тяжелым, очень тяжелым взглядом. Спиной и то я чувствовала этот взгляд.
Я подошла к маленькому оконцу и оттянула вниз веревку с занавесками. Из окна на меня смотрело мое собственное зачерненное тенями отражение. Из-под ракиты донесся еле слышный металлический лязг.
— Ты одна здесь живешь?
Я вздрогнула. Надо будет обязательно проверить цепь.
— В общем, да.
— А не в общем? — он уставился на пистолет, который висел на стене. Коллекционный экземпляр. Свойства оружия он утратил лет семь назад. Хранила я его исключительно для красоты и, может быть, для напоминания, что когда-то, в самом деле, жила в технически развитой Арении.
— Не твое дело.
— Мило, — он перевел взгляд на меня.
— Угу, — я кивнула.
Кто он такой, чтобы я уступала ему?
— Я ни черта не понимаю в этом бесконечном дерьме.
Он злился, отчего у него вздувалась вена на лбу.
— Слова не мальчика, но мужа!
Он стиснул челюсть так сильно, что губы побелили, а на скулах заиграли желваки.
