Лорен Оливер - Ханна
На ум приходит строчка из «Книги Тссс»: "Любви не существует, только расстройство".
Все это время мои глаза были закрыты. Лина была права. Лина поймет — ей придется, даже если она все еще злится на меня.
Я замедляю велосипед, проезжая магазин дяди Лины, где она работает по сменам на протяжении всего лета. Я не замечаю никого кроме Джеда, вернее, огромной глыбы, которая с трудом может связать предложение, чтобы спросить вас, хотели бы вы купить содовую за доллар. Лина всегда предполагала, что он стал таким после исцеления. Возможно, она права. Или, может быть, он просто таким родился.
Я обхожу магазинчик по узкой дорожке, рядом с которой стоят мусорные контейнеры, пахнущие тошнотворной сладостью, как старый, гнилой мусор. На другой стороне дома находится голубая дверь, ведущая на склад "Стоп-н-Сэйв". Я не могу вспомнить, сколько раз я приходила сюда, когда Лина должна была делать инвентаризацию, но мы вместо этого ели украденные чипсы и слушали переносное радио, которое я брала с собой из дома. На секунду меня пронзает острая боль ниже ребер, и я хочу вернуть все назад, чтобы не было этого лета, подпольных вечеринок и Анжелики. Все это было так давно, еще до того, как я начала думать только об амор делириа нервоза, «Книге Тссс» или родителях.
Я была счастлива.
Я поставила велосипед у мусорного контейнера и тихо постучала. Почти сразу слышится скрип открывающейся двери.
Лина застывает, увидев меня. Ее рот слегка приоткрыт. Я хочу вспомнить, что же я хотела ей сказать утром, но сейчас, удивленная ее шоком, я не могу выдавить из себя ни слова. Она просила меня прийти сюда, но сейчас ведет себя так, словно мы никогда не встречались.
Я спрашиваю ее:
— Ты меня впустишь или как?
— О, прости. Да, заходи, — говорит она, словно пробудившись ото сна. Могу сказать, что она так же волнуется, как и я. Есть что-то нервное, прыгающее в ее движениях. Когда я зашла на склад, она практически хлопает дверью за моей спиной.
— Как тут жарко.
Я немного жду, пытаясь вспомнить то, что хотела ей сказать. Я ошибалась. Прости меня. Ты всегда была права. Эти слова сматываются в моем горле, как наэлектризованные провода, и я не могу их произнести. Лина тоже молчит. Я хожу по комнате, не смотря на нее, боясь увидеть то же выражение лица, какое было у Стива в прошлую ночь, или, что еще хуже, равнодушие.
— Помнишь, я приходила к тебе сюда? Я приносила с собой журналы и этот дурацкий старый радиоприемник. А ты...
— А я таскала чипсы и содовую из холодильника, — закончила она. — Да, я помню.
Неловкая тишина повисла между нами. Я продолжаю ходить кругами по маленькой комнате, глядя на все что угодно, кроме нее. Все те скрутившиеся слова сгибаются и сжимают свои металлические пальцы, вонзаясь мне в горло. Я подношу большой палец ко рту, не осознавая этого. Я чувствую маленькие искорки боли, когда начинаю кусать кутикулу, и отнимаю руку от лица, возвращая ее на место.
— Ханна? — тихо спрашивает Лина. — С тобой все в порядке?
Один этот глупый вопрос разбивает меня. Все пальцы расслабляются в один момент, и слезы, которые они удерживали, приходят моментально. Вдруг я начинаю рыдать и рассказываю ей все: про рейд, и про собак, и про звуки черепов, растрескивающихся под дубинками регуляторов. Думать об этом снова заставляет меня чувствовать тошноту. В какой-то момент Лена обнимает меня и начинает бормотать что-то мне в волосы. Я даже не знаю, о чем она говорит, и мне все равно. Просто быть здесь с ней — настоящей, на моей стороне — заставляет меня чувствовать себя лучше, чем за многие недели. Медленно я решаюсь перестать плакать, проглатываю икоту и рыдания, которые все еще не покидают меня. Я пытаюсь сказать ей, что скучала по ней, что я была глупой, я была неправа, но мой голос звучит приглушенно.
А потом кто-то стучит в дверь, очень отчетливо, четыре раза. Я быстро отхожу от Лины.
— Что это было? — спрашиваю я, утирая слезы рукой и пытаясь успокоится. Лина делает вид, что ничего не слышала. Ее лицо побледнело, а глаза широко распахнулись. Кто-то еще раз начинает стучать, но она не двигается, словно ее заморозили.
— Я думала, что никто не пользуется этой дверью, — я скрещиваю руки на груди, пристально глядя на Лину. Подозрение закрадывается в уголок моего сознания, но я не могу на нем сосредоточиться.
— Никто и не пользуется. То есть... иногда... я имею в виду, поставщики...
Пока она невнятно объясняется, дверь открывается, и из нее высовывается голова того парня, которого мы с Линой встретили, когда перелезли через ворота у лабораторий, сразу после экзаменов. Его глаза находят меня, и он тоже столбенеет.
Первое, что приходит мне в голову, что это, должно быть, ошибка. Он просто постучал не в ту дверь. И Лина сейчас начнет кричать на него, прогоняя его прочь. Но затем мои мозги медленно, со скрипом начинают работать, и я понимаю, что он только что позвал ее по имени. Они явно запланировали встретиться.
— Ты опоздал, — произносит Лина. Мое сердце захлопывается, как дверная задвижка, а через секунду мир погружается в кромешную тьму. Я ошибалась во всем и во всех.
— Заходи и закрой дверь, — резко говорю я. Комната начинает казаться меньше, когда он заходит. Я видела парней этим летом, но не тут, не в привычных местах и не днем. Это словно понять, что кто-то еще пользовался твоей зубной щеткой, так же противно и сбивает с толку. Я поворачиваюсь к Лине:
— Лина Элла Хэловей Тидл, — я произношу ее полное имя очень медленно и четко, чтобы убедиться в ее существовании: это Лина, моя подруга, та, что обо мне беспокоится, та, кто сначала умоляла быть осторожней, а потом сама начала встречаться с парнями. — Ты не хочешь мне ничего сказать?
— Ханна, ты помнишь Алекса? — тихо спросила Лина, словно тот факт, что я его помню, все объясняет.
— О, я его помню, — говорю я. — Только не помню, почему он здесь.
Лина издает несколько непонятных звуков, пытаясь оправдаться. Она смотрит на него, и они словно передают друг другу сообщения. Я ощущаю что-то зашифрованное и неразборчивое, словно наэлектризованный разряд, когда подходишь слишком близко к забору на границе. Мой желудок сжимается. Когда-то мы с Линой так же переговаривались.
