Требуется жадная и незамужняя (СИ) - Валевская Елена

— Ма, анасар завтракал? — поинтересовалась я у служанки, которая пришла помочь мне привести себя в порядок.

— Сказал, что скоро спустится.

— Отлично!

Я покрутилась перед зеркалом. Что ж, вроде неплохо для серой мыши. На этот раз мы с Ма выбрали нежно голубое легкое платье с синей вышивкой на груди. Не знаю, как анасар относится к голубому цвету или фанатеет только от зеленого, а остальные не переваривает, но мне платье очень понравилось. И раз оно оказалось в моем гардеробе, будем носить.

В нем и отправилась в столовую.

Еще вчера вечером я решила больше не избегать мужа. Путь назад, в родной мир, мне отрезан, и надо как-то договариваться и жить дальше тут, в поместье. Это не означало, что я простила анасара за обстоятельства свадьбы и первой брачной ночи. Но война нам обоим ни к чему. А если уж я вынуждена остаться в этом мире и этом поместье, надо позаботиться о том, чтобы поместье и дальше оставалось нашим.

Ле Ён завтракал в одиночестве. Увидев меня, он удивленно приподнял брови.

— Доброе утро, дорогой муж, — чопорно произнесла я. — Как спалось?

Он закашлялся, отложил вилку, вытер губы салфеткой и выразительно посмотрел на меня.

— Чем обязан? — в тон мне отозвался он.

— Я подумала и решила объявить перемирие.

— А у нас была война? — усмехнулся он.

Я села за стол напротив него и подалась вперед.

— Ле Ён, скажи честно, если ребенка не будет, поместье реально отберут? — задала я вопрос в лоб, отбросив притворную чопорность и став самой собой.

Он нахмурился и кивнув.

— Такие законы нашего королевства. Мне самому они не по нраву, но раз уж я живу тут…

— Ясно.

Я откинулась на спинку стула.

— Хорошо. Пусть так. Сколько у нас осталось дней?

— До родов? — приподнял он одну бровь.

Как же мило он это делает…

Я моргнула и прогнала непрошеную мысль.

— Нет, до того, как должен быть зачат ребенок. Тебе же надо просто сообщить королю о беременности, да? Родить-то всё равно не успеем. И… — Я замялась. — Нам же еще надо это сделать… Ну… зачать…

Ле Ён тоже откинулся на спинку своего стула и скрестил руки на груди. По губам поползла коварная улыбочка.

— А ты хочешь?

Я покраснела и смутилась сильнее. Ну, вот что он творит. Мне и так нелегко дается этот разговор. А он еще и издевается.

— Знаешь, после того, что ты сделал, я не хочу. Но понимаю, что надо.

Улыбка исчезла, словно на солнце набежала туча.

— Не волнуйся, этого не понадобится, — серьезным тоном сказал муж. — Ребенок уже есть. И скоро я сообщу королю.

— В смысле? — не поняла я. — Как есть?

Неужели у него имеется готовый наследник на стороне, и моя «беременность» нужна для отвода глаз? Было бы хорошо, если так…

— Я думал, женщины хорошо чувствуют такие вещи, — с недоумением произнес анасар. — Ты же беременна.

Я опустила взгляд на живот.

— Не, — рассмеялась я. — Не может быть.

— Почему?

— Да потому, что то был безопасный день! — выпалила я.

— Безопасный? Разумеется. Тебе ничего не угрожало. В поместье.

Это он так тонко намекает на мой дурацкий побег в лес?

— Да я не о том, — раздраженно выдохнула я, понимая, что не хочу объяснять дремучему мужику о тонкостях женского цикла. — Ладно. Нет так нет. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Передо мной поставили тарелку с гуляшом и картофельным пюре. Мясные кусочки мгновенно исчезли во мне, а вот картофельная лепешка так и осталась на тарелке. Раньше картошку я обожала. Но сейчас смотреть на нее не хотелось.

Дорвалась до белка, за который не надо отдавать ползарплаты, — съехидничал внутренний голос.

Сгинь, мысленно шикнула на него я. Если есть, буду есть.

— Я всегда знаю, что делаю, — произнес Ле Ён, возвращая меня к разговору.

И пододвинул ко мне блюдо с бутербродами. С рыбой?! Вкуснятина!

— Но я не всегда понимаю, что мне ждать от тебя, — произнес он веско.

— Я же сказала, что больше не убегу, — заверила я, быстро прожевав бутерброд. — Мне тут понравилось. Просто надо обговорить правила, так сказать, нашего общежития. А еще я бы хотела найти себе занятие. Ну, просто эту неделю было скучно сидеть взаперти.

— Я не заставлял тебя запираться и не покидать спальню, — удивился он. — Ты вольна делать всё, что захочется. Ты хозяйка Чернолесья. Неволить не хочу и не стану. Единственное правило — не ходить на периметр охранных амулетов. То есть, в лес.

— А то Тварь сожрет? — усмехнулась я.

— Не сожрет.

При этом Ле Ён посмотрел как-то слишком красноречиво.

И этот туда же? Понимаю суеверия безграмотных слуг, но хозяин мне показался образованным человеком.

— А почему Тварь? — спохватился анасар.

— Ну, — замялась я. — Просто я ее так мысленно назвала. До того, как узнала, что она называется Лют.

— Он, — поправил муж.

— Что?

— Это самец.

— Какая разница?

Он не ответил. Кашлянул, отодвинул стул и поднялся ноги.

— Позвольте откланяться, дорогая жена. Меня ждут дела.

И ушел.

Вот и поговорили.

А как же обсудить правила?

Ему ведь тоже со мной не комфортно, это же понятно. Даже закреплять успех с наследником не рвется. И это неудивительно, в его глазах я такая же страшненькая серая мышка, какой считалась дома. Значит, договориться есть о чем. Почему же он сбежал в середине разговора?

Вот не понимаю я логики этого мужчины.

Дозавтракав, я понуро ушла в свою комнату.

Немного погодя, пришла Ма.

— Анасар интересуется, чем бы вы пожелали заняться?

Я встрепенулась. Что? Серьезно? Он запомнил?

— Ма, у вас тут есть холсты и краски? Или чем вы тут рисуете?

В детстве я обожала рисовать. Потом, с годами, моя любовь к искусству забылась, стертая бесконечной суетой взрослой жизни. Учеба, работа, бесконечные заботы — и от былой мечты стать великой художницей осталась бледная тень, готовая вот-вот раствориться дымкой.

И вот, наконец-то, появилась возможность достать ее из закромов прошлого, бережно отряхнуть, развернуть и подставить под солнце — чтобы она вновь заиграла радужными красками будущих картин.

Краски, холст и даже настоящий мольберт мне принесли где-то через час. За это время окрыленная я придумала, что хочу нарисовать в первую очередь.

Того ребенка из сна. Не знаю, почему, но зеленоглазый малыш, похожий одновременно на меня и Ёна, продолжал жить в моих мыслях.

Я хотела этого ребенка.

Именно этого.

Очень.

И я принялась рисовать.

Так пролетело несколько дней.

Сначала у меня ничего не выходило. Я забыла, как рисовать людей. И пыталась научиться этому снова. Я упорная. Я хотела запечатлеть сына на холсте. И мечтать о нем, глядя на его портрет. И когда рисунок стал напоминать ту милую мордашку из сна, я возликовала.

А он приснился мне опять.

— Мама, а цветы?

— Что «цветы», малыш?

— Везде должны быть цветы. Ну, ты же знаешь.

Знаю? Я не понимала, чего он хочет.

А он не понимал, как мне объяснить.

Проснувшись, я нарисовала вокруг русоволосой головки фон из замысловатых растений.

И малыш словно одобрительно улыбнулся с портрета.

Ле Ён несколько раз заглядывал ко мне в комнату. Смотрел на склоненную над мольбертом голову и молча уходил. Я замечала его краем глаза, но не поворачивалась. Так проходили дни. Наверно, его устраивало, что жена чем-то занята, больше не злится и не качает права.

Я просто рисовала, как одержимая.

Когда портрет сына был готов, я попросила служанку, чтобы кто-нибудь повесил его на стену между кашпо с растениями.

— Я всё сделаю! — поспешно сказала Ма и убежала. И вернулась с молотком и гвоздями.

— Эм, — удивилась я. — Предполагалось, что придет сильный мужчина со стремянкой, сам залезет, вобьет гвоздь… Почему это делаешь ты, слабая девушка?

Ма смутилась.

— Я всё сделаю, не волнуйтесь!

Как не волноваться? Я подстраховала Ма, пока та вешала портрет, забравшись на стул.