Пять невест и одна демоница. Трилогия (СИ) - Демина Карина

Глава 33Где будущее отказывается раскрываться, а вот прошлое распахивается

«Кто и когда впервые вызвал демона, не известно. Вероятно, было сие случайностью, которая, как часто случается, открыла людям новые возможности. И далеко не всегда использовались они во благо. Тем не менее к настоящему времени сохранилось несколько видов ритуала призыва, которые не так уж сильно отличаются друг от друга. Ритуалы эти, созданные в незапамятные времена, по мнению некоторых, восходящие к периоду Империи (что, однако, представляется сомнительным, как и само существование подобной державы), ныне относятся к числу запретных…»

«Ознакомительная история демонологии и иных темных наук», курс, читаемый Магистром Сатиусом для студиозусов Ладхемского университета.

Теттенике хмурилась.

И еще больше хмурилась. Она сидела, зажмурившись, и пыталась заглянуть… в будущее? Не то, чтобы ей хотелось, но девушки правы. Если есть возможность, то ею нужно воспользоваться. И… и быть может, у Теттенике получится найти решение.

Правильное.

Или хотя бы какое‑нибудь, главное, чтобы не все умерли. Хорошо бы, конечно, чтобы вообще никто не умер, но тут уж она сомневалась.

– Никак? – осторожно поинтересовалась Летиция Ладхемская.

Теттенике вздохнула.

– Может, тебе все же прилечь? Может, оно лежа прозревается лучше? На вот, – Ариция протянула шелковую подушечку. И Теттенике легла.

Лежа тоже ничего не прозревалось, ни ближнее будущее, ни дальнее.

Она лежала с закрытыми глазами, изо всех сил пробуждая в памяти то, увиденное прежде, а оно все никак не шло. Только лежать стало неудобно и пятка зачесалась. Левая.

Затем и правая.

Несколько мгновений Теттенике с почесуном этим боролась, но потом все же поскребла пятку о пятку.

– Может, ей уснуть надо? – это уже островитянка. – А мы тут лишние…

– Это да, я никогда не могла уснуть средь сенных девок, – пожаловалась Мудрослава. – Вечно полягут, одна ворочается, другая вообще храпеть начинает.

– У нас одна фрейлина во сне песни пела, – это уже Ариция. – И ведь с виду нормальная, а как уснет, так и начинает. Главное, что фальшивила зверски!

– Уходим?

– Эй, – над Теттенике склонились. – Мы… того… уйдем, ладно? Посидим там вон… а ты, если вдруг привидится чего, то кричи.

– Закричу, – мрачно сказала Теттенике, глаз открывая. – Не сомневайтесь.

– Может, зелья сонного? – Ариция глядела презадумчиво.

– А если она потом не проснется? – возразила ей сестра. – Нет, с даром шутить нельзя. Просто нужно, чтобы она успокоилась и… и само придет.

– Придет ли, – Тетеннике села. Голова слегка кружилась, и слабость опутывала.

– Поверь. Даже если захочешь, чтобы не приходило, оно все одно… ты, главное, когда начнется помни, что это все – видение. И ты можешь им управлять.

Может ли…

А если не получится? Если это не дар, а… а случайность? Если… если она, Теттенике, ни на что не способна? Оно ведь может так быть?

Конечно.

Она ведь всегда была слабой. И трусихой. И… конь летит, морда в пене. Глаза его налиты кровью. Она была маленькой, она не сумела бы рассмотреть. Шкура мокрая от пота. Конь безумен.

И шарики играют.

Звенят в руке.

Протяни и коснешься.

Теттенике слышала, как уходили принцессы. Недалеко. Они остались за дверью. Говорят о чем‑то. О ней? Не важно. Главное, золотые бубенцы звенят в её руках. Поют.

Красиво.

– Мама?

Тишина. Но дышится легко. Ветер принес сухой воздух, горячий, какой бывает в середине лета, когда солнце слишком уж щедро делится теплом своим. И воздух этот высушивает слезы.

А Теттенике…

Видит дороги.

И первая сама ложится под ноги. Эта дорога, она… она почти проваливается, спеша затянуть Теттенике в видение. Только она хозяйка своему дару. Она… и видение мелькает перед внутренним взором.

И вправду дорога.

Прочь.

Конь идет, несет обоих. Через горы. По‑за границу их… и она, Теттенике, счастливо прижимается к груди мужчины, который станет её мужем. Нет, он не обманет.

И слово данное будет крепко.

Они поселятся… где‑то, не суть важно. Она видела белостенный дом, не большой, но и не маленький. Сад. Розовый куст. Дитя в колыбели. Счастье было таким всеобъемлющим, что на глаза навернулись слезы. И потому она не сразу поняла, когда мир этот начал рассыпаться, поглощенный тьмой.

Та появляется грозовою тучей.

Пеплом, что кружится будто снег. И люди выходят из домов поглядеть на этакое диво. Они удивлены. И соседка Теттенике, пухлая женщина, от которой всегда пахнет сладко, вытирает руки, бормоча что‑то про погоду. Не та она ныне.

А потом…

Потом тьма ложится на море. И море вскипает. А она, добравшись до берега, пожирает всех и вся…

…Теттенике кричит.

И задыхается этим криком. Она успевает открыть глаза.

– Тише… вот на, выпей… Бруня, да не стой столбом, намочи тряпку какую…

Её обнимают.

Успокаивают.

Гладят. Говорят наперебой. И щебет этих голосов, как ни странно, возвращает саму способность дышать. Она захлебывается, и мокрая тряпка, которая, кажется, была шелковым шарфом, не раздражает.

– Видела? – Ариция Ладхемская сует под нос что‑то на диво вонючее.

– Д‑да.

– Опять страшное?

– Да, – Теттенике отодвинулась. – Убери. Что за…

– Соли нюхательные, – Ариция сама понюхала изящный флакон и скривилась. – Действительно, гадость редкостная! Но ведь помогает.

В дверь постучали.

– Тетте?

– Все хорошо! – Теттенике размазала воду по лицу. – Просто… мы тут с девочками…

Она развела руками и брат, который заглянул, хмурый, злой, смутился. Кажется, он не ожидал такого.

– Доброго вечера, – Летиция Ладхемская присела, склонив голову. Странные все‑таки у них, в Ладхеме, привычки.

– Мы решили попить чаю, – взмахнула рукой Ариция Ладхемская.

– И вот… – добавила Мудрослава.

– А… – брат явно растерялся. Но тут же взял себя в руки. – А кричал кто?

– Я, – призналась Теттенике. – Просто… испугалась немного.

– Чего?

– Бровей.

– Бровей? – переспросил брат.

– Именно, – Летиция расправила юбки. – Понимаете, у нас зашла речь о красоте. Например, в Ладхеме женщины сбривают брови.

– З‑зачем?

– Говорю же, для большей красоты.

На лице брата появилось выражение недоуменное.

– И волосы тоже. Чтобы лоб был высоким и красивым. Как у меня, – Летиция повернулась боком и потрогала. – Правда, уже отрастать начали… и вот даже не знаю… удивительно, что у вас такого не делают.

– У нас наоборот, – поддержала беседу Мудрослава. – Брови чернят. Некоторые и вовсе рисуют, чтоб широкие, вразлет… а у вас?

Брат моргнул.

– У нас только гулящие малюются, – голос Брунгильды звучал глуховато. – Если кто вздумает, то и ославить могут.

– А в Ладхеме скорее не поймут, если выйти к людям без должного макияжа… а вот еще я слышала…

Брат попятился.

Осторожно так.

– Погодите! – Ариция в два шага оказалась рядом. – Не спешите уходить! Нельзя оставлять вопрос нерешенным.

– Бровей?

– И их тоже! Вот скажите, я красивая?

– Безусловно, – брат поклонился и добавил. – Душа моя радуется, когда глаза видят столько воистину прекрасных женщин. Но прошу простить меня, дерзкого, прервавшего вашу душевную беседу. Не будет ли наглостью с моей стороны велеть, чтобы подали вам что‑то… помимо чая?

И удалился.

Быстро так. Теттенике в жизни не видела, чтобы дорогой брат от кого‑то сбегал. Это было настолько… настолько удивительно, что она и рот приоткрыла.

– Мужчина, – фыркнула Ариция, возвращаясь. – Испугался, что потребую сказать, кто из нас краше.

Мудрослава хихикнула.

И рассмеялась. А следом за нею и сама Ариция, и Летиция, и кажется, Теттенике тоже. Только смех её смешивался со слезами. Она, наверное, сошла с ума, если может смеяться, увидев то… то, что увидела.