Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

Ностальгический цвет, который не подходит его мерзкому лицу.

Неважно. Она избавит его от них.

Его зрачки сужаются, а лицо приобретает тошнотворный серый оттенок.

На лице Иной расплывается язвительная улыбка.

Рекк дергается, поднимая бедра, пытаясь столкнуть ее, и снова и снова кричит:

― Hoar heg!

Она не может быть уверена, но ей кажется, что он пытается сказать «Ты труп» через материал, который она засунула ему в рот.

Иная не возражает.

Строго говоря, он не ошибся.

Она отталкивается и со звериной грацией направляется к огню, хватается за конец кочерги, раскалившейся в пламени, и тыкает в угли, которые отражаются в ее черных, сверкающих глазах. Она вытаскивает ее, и пространство наполняется паническими визгливыми звуками Рекка, который дергается и борется с кандалами на своих руках.

Затем он замирает, глядя на острый наконечник металлического инструмента, пылающий жарким сиянием.

Она подходит к нему широкими шагами.

― Знаешь, я видела, что ты сделал с мунплюмом, ― размышляет она, снова забираясь на тюфяк. ― Я слышала, как она выла. ― Она подносит раскаленную кочергу к его левому глазу, обжигая ресницы и наполняя воздух сильным запахом горящих волос.

Его налитые кровью глаза наполняются слезами.

Иная прищелкивает языком, отводя инструмент в сторону.

― Но ты защитил ее глаза, не так ли? Это было мило.

Маленькая милость, которой не удостоилась она сама много циклов назад.

― Я разберусь с ними по-другому.

Она опускает раскаленную кочергу на его обнаженную грудь и проводит неровную линию.

Рекк вопит, его приглушенные крики боли превращаются в хриплое мычание, сухожилия напрягаются. Он начинает дрожать под ней ― в комнате стоит такой сильный запах жареной плоти, что Иная понимает, насколько она голодна. Не то чтобы она собиралась его съесть.

Нет.

Рейв испытала сильное отвращение, когда узнала, что Иная отгрызла палец этому мужчине, и Иная некоторое время размышляла, не стоит ли ей быть более внимательной к тому, как она использует податливое, драгоценное тело своей хозяйки.

Съесть этого Рекка ― это, пожалуй, слишком. Жаль, учитывая, как вкусно пахнет его жареная плоть… Нет.

Нельзя.

Подавив естественные порывы, Иная убирает кочергу от шипящей плоти. ― Хотя ты, возможно, и не понял страдальческих звуков Лири, я поняла.

Его глаза вылезают из орбит, и он смотрит на Иную как на сумасшедшую, его ноздри раздуваются, а грудь вздымается в такт паническим вздохам.

― Тебе не повезло, ― усмехается она, склонив голову набок, ― я здесь, чтобы показать тебе, что именно она чувствовала.

Едкий запах его мочи наполняет комнату.

Она оставляет еще один обжигающий след на его груди, спускаясь вниз по напряженному животу. Рекк дергается все сильнее и сильнее ― яростное, первобытное удовлетворение превращает черты лица Иное в выражение дикого ликования.

― Затем я воспользуюсь твоими металлическими шпорами, чтобы проделать дырки по всему твоему телу, а потом высеку то, что от тебя останется, тем инструментом для порки, который ты таскаешь с собой.

Еще один стон, когда она вонзает кочергу глубже… глубже… затем отбрасывает ее. Он с грохотом катится по каменному полу и останавливается у стены.

Рекк задыхается, его безумный взгляд мечется по комнате, словно он ищет что-то, что поможет ему выбраться из этого затруднительного положения. К несчастью для него, та, которую она любит, тщательно подготовилась.

Впечатляюще тщательно.

Здесь нет ничего, что могло бы его спасти.

― Vaghth, ― шепчет Иная и встречается с ним взглядом.

Она слышит, как учащенно бьется его сердце. Питается его удивлением, когда язычок пламени вырывается из открытого камина и опускается на ее ладонь.

Она почти слышит биение его мыслей, без сомнения, вызванных тем фактом, что она владеет тремя стихиями, а не только Клод и Булдером, как он видел в Подземном городе.

Он не знает о Рейн. Не знает, что на самом деле их четыре. Не знает и та, кого она любит ― Иная постаралась впитать в себя обжигающую мелодию Игноса, чтобы она не раздражала ее сильного, но нежного носителя.

Пока она не будет готова.

Она наклоняет голову, движение плавное и животное.

― Знаешь ли ты, Рекк Жарос, что чувствует мунплюм, когда его обжигают суровые лучи солнца?

Он качает головой и хнычет, его взгляд мечется между огнем в руке и ее зловещей ухмылкой.

― Немного похоже на это, ― усмехается она, а затем рисует на его лице пламенем.

ГЛАВА 89

Здесь царит холод, который пробирает до мозга костей.

Я виню в этом тот факт, что не привыкла к этому. Что я родилась и выросла к северу от стены. Бросьте меня среди бескрайних снежных равнин, бушующих бурь и дыхания, от которого, кажется, замерзают легкие, и я внезапно начну сомневаться в каждом жизненном решении, которое привело меня сюда, к этому моменту ― к прогулке по черным залам великого императорского дворца Аритии, облаченной в серебристое одеяние служанки.

Длинная струящаяся юбка шуршит при каждом шаге, простая блузка застегнута на все пуговицы до самого подбородка, где она переходит в меховой воротник, сочетающийся с опушками на запястьях. Не так уж много слоев, чтобы бороться с этим пронизывающим до костей холодом.

Огромные размеры дворца поражают воображение, здание врезано в склон зубчатой заснеженной горы, словно копья из обсидиана, выпущенные из земли, тянутся к многочисленным округлым лунам, гнездящимся в небе. Вся Арития залита причудливым жемчужным сиянием, проникающим сквозь многочисленные окна этого призрачного дворца. Окон так много, что с каждым поворотом вверх по обсидиановой лестнице передо мной открывается новый вид сквозь стекла, похожие на разбитые ледники, сделанные из тысяч осколков всех оттенков голубого, серебристого и белого.

Я поднимаюсь все выше и выше по отполированным до блеска лестницам, юбка шуршит у меня за спиной. Не знаю, зачем я поднимаюсь.

Наверное, что-то в моем нутре. Не то, чтобы я хотела оставаться здесь дольше, чем необходимо.

Войти.

Забрать дневник.

Убраться к чертовой матери.

Подойдя к декоративному зеркалу на стене, я останавливаюсь, заправляю пряди светлых волос за заостренные уши, проверяю свои резкие, красивые черты и голубые глаза на наличие трещин в моей имитации внешности ― так странно видеть себя такой.

Действительно, очень странно.

Серебряный браслет, изменяющий внешность, тяжело повисает на запястье, пока я поправляю несколько прядей. Браслет со скрытым шипом, которым я уколола палец и себе, и женщине, которая сейчас лежит связанная, с кляпом во рту и без сознания в шкафу в помещении для прислуги на первом этаже. С подушкой под головой — потому что я такая милая.

Жаль, что я не догадалась спросить у бедняжки дорогу, прежде чем вырубить ее. Этот дворец ― настоящий лабиринт, у каждого дверного проема стоят суровые, закованные в серебряные латы стражники, известные как Торны, а в коридорах постоянно снуют служанки с безучастными лицами, следящие за тем, чтобы все острые грани были идеально отполированы.

Это похоже на сверкающий трофей, которым Тирот явно очень гордится. Черт возьми.

Темноволосая женщина в таком же одеянии спускается по лестнице, сверкая серебром, и ее глаза расширяются, когда она замечает меня.

― Айда? ― Она бросает взгляд через плечо, и ее следующие слова звучат как тихое шипение. ― Ты не должна находиться здесь.

Айда.

Похоже, так меня зовут. Приятно познакомиться.

Она замедляет шаг и хмурится.

― Ты в порядке? Что ты делаешь?

Ищу древний дневник Эллюин Рейв Неван, надеясь, что он не сгнил гденибудь в стене.