Ясмина Сапфир - Убить нельзя научить
Черт! Что же делать? Может все это сон? Надежда растаяла, а вот дым и не собирался этого делать. В мгновение ока в черно-сером тумане пропали ближайшие стены, вокруг закашлялись невидимые в нем студенты.
Я поспешно закрыла рот рукавом, но это не помогло. То ли дым отличался особой едкостью, то ли ткань моей одежды потеряла все земные свойства, но каркающий кашель вырвался из горла.
Слезы хлынули из глаз, голова закружилась. Заходясь кашлем, я судорожно прикидывала, что бы предпринять. И тут меня в буквальном смысле слова схватили за шкирку, закинули на плечо и вынесли наружу.
Судя по трехэтажным чертыханиям низким, бархатистым голосом, спасителем оказался Вархар.
Поставив меня на плиты академического дворика, и успев при этом защупать где только можно и даже там где нельзя, проректор бросился в корпус.
И я, может, осталась бы снаружи, с упоением вдыхая свежий воздух, аромат недавно подстриженного кустарника. Но уже в дверях, Вархар рявкнул:
— Стой тут, женщина! Не вздумай вернуться, пока не разрешу!
Это распоряжение, в нерабочее время, возымело совершенно обратный эффект.
Все эмансипированные древними феминистками гены проснулись во мне со страшной силой. И, как часто водится у женщин, толкнули на необдуманные, глупые поступки, которые преспокойненько можно было доверить такому настоящему мужчине, как Вархар.
Я втянула в себя побольше воздуха, закрыла рот рукой и рванула назад, в дым, гарь и смрад.
Зрелище, которое встретило меня в корпусе, забыть удалось не скоро.
Вархар возвышался посреди коридора, широко расставив ноги. В руках его был невесть откуда взявшийся шланг, толщиной не меньше руки проректора. Вода выстреливала из него под таким напором, что разлеталась в стороны фонтаном, легко накрывая и стены, и пол, и студентов. Мокрые, как курицы, они ежились под мощной струей. «Везунчики» поскальзывались, падали и оставались лежать, не в силах подняться в мощном потоке.
Вархар продолжал поливать коридор, хотя огонь давно угас, а дым куда-то испарился. Кажется, он получал от этого ни с чем не сравнимое удовольствие.
— Может, хватит уже? — спросила я в спину проректора.
— Я тебе что сказал, женщина? — прорычал Вархар.
— А я тебе вот что скажу, мужчина! Хватит поливать студентов! Отпусти их сушиться. Нарушителей я видела, и наказание придумаю завтра, — мой ответ проректору удивил не только его. Несколько студентов присвистнули и оглядели меня с ног до головы так, словно не делали этого всего несколько минут назад.
Похоже, это были немые похвалы, в стиле «ты растешь в моих глазах».
Правда, у меня складывалось странное ощущение, что в их глазах я росла не только вверх. Груди уделялось не меньше внимания, нежели макушке. Чего уж говорить о ягодицах…
В коридоре повисла напряженная тишина. Вархар молчал, не прекращая поливать студентов, и лишая их шанса выбраться из сногсшибательного, в прямом смысле слова, потока. Я поспешно прикидывала, что бы ему такое еще выдать, чтобы проректор прекратил истязать ребят. Студенты переводили взгляды с меня на Вархара, и в глазах их читался какой-то суеверный трепет.
— Ты прекратишь или нет? Как маленький, ей-Богу! А еще воин, проректор, наконец, — попыталась я осадить Вархара снова. — В детстве в водные бои не наигрался, что ли?
Он только хмыкнул в ответ. Пошире расставил ноги, и поток воды так ускорился, что, спустя секунды, уже все студенты распластались на полу, и отползали в стороны, как амфибии.
Это был вызов, и я приняла его. Не успела подумать, как в воздухе возникла молния. Не такая, какими баловались «шотландцы», и не такая, что рассекает небо в грозовой день. Форма ее напоминала настоящий двуручный меч, и он медленно опускался в мою ладонь. Еще вчера я сказала бы, что огненный клинок испепелит руку, и больницы не миновать. Сегодня же смело схватила меч за рукоять и направила острие на плечо Вархара.
— Либо ты прекращаешь, либо моли свой свет, чтобы я тебя не сожгла, — предупредила на полном серьезе.
Вархар тряхнул шланг, и фонтан иссяк как по мановению волшебной палочки.
Студенты расползлись по комнатам. Вот именно расползлись. Ходить по скользкому полу было опасно для жизни. Вархар ловко крутанулся на пятках. В ожидании худшего, я перехватила меч обеими руками и отступила. Но проректор по-акульи заулыбался и захохотал.
— А ты молодец, Ольга. Прошла первую проверочку на вшивость, — произнес он и шлепнул меня по пятой точке.
Сердце подскочило к горлу, возмущение выплеснулось наружу нечленораздельным визгом. Я подпрыгнула, взмахнула мечом и, приставив его к шее проректора, отчеканила:
— А ты, варвар невоспитанный, никогда больше не смей меня лапать! И разглядывать как жаркое на вертеле не смей тоже!
Вархар ловко ушел от клинка, и глазом не успела моргнуть, как он очутился сбоку. На секунду показалось — мое положение безнадежно. Проректор двигался на редкость быстро, ловко и, будто бы предугадывал каждый мой шаг. Я попыталась еще дважды замахнуться на него. Но Вархар уходил от клинка прежде, чем он приближался на расстояние вытянутой руки. Черт!
Я устала до ноющей боли во всем теле. Запал иссяк, как вода из проректорского шланга-пушки. А вместе с ним иссякло, похоже, и мое электричество. Меч мигнул несколько раз на прощанье, ярко вспыхнул и исчез.
Я в ужасе подняла глаза на Вархара. Теперь, я безоружна, едва стою на ногах, и, значит, целиком и полностью в его варварской власти.
Но проректор бросил косой взгляд и по-мальчишески задорно ухмыльнулся. Не двигаясь с места, как ни в чем ни бывало, принялся накручивать шланг на руку, сдавливая его так, чтобы «рулон» получался поменьше. Покосился на меня, приподнял уголки губ и неожиданно дружелюбно произнес:
— Принято. Ты молодец, не даешь себя в обиду. Не заискиваешь и телесами начальника не умасливаешь. Ты мне все больше нравишься, Ольга.
На этой ноте, Вархар развернулся и весело насвистывая, ушел из корпуса, унося за собой длинную анаконду черного шланга. И где он только его раздобыл?
* * *Я с надеждой подумала, что, может быть, теперь мне удастся передохнуть, поесть, в конце-то концов. Желудок, презрев все правила приличия и преподавательского этикета, зазывно заурчал от мыслей об ужине.
Я осторожно зашагала по скользким плитам. Десятки глаз уставились на меня из приоткрытых дверей. Мелкие засранцы следили — не навернется ли новый препод всем на радость.
Ох уж эти подростки! Злобность и нечуткость — их второе имя. А ведь сами-то ранимые и нежные, как аленький цветочек.
Слегка высмеешь — вывалится гора комплексов. Чуть намекнешь на несовершенства внешности — огрызнутся, и бросятся есть, пить, мазаться всякой гадостью, чтобы похорошеть. Повезет если не сядут на диету — три крошки хлеба на день и два литра воды на ночь. Или не примутся смачивать лицо в водке, настоянной на уксусе и лимонной кислоте.
