Карина Демина - Невеста
Наверное, тогда он был по-настоящему счастлив, хотя вряд ли осознавал это. Тора и сама не понимала, пока не лишилась всего.
Счастье — это просто.
Дом. Семья и еще обеды за круглым столом. Окна, раскрытые настежь — на Побережье лето длинное. Брат капризничает, не желая есть сельдерей, но мама настаивает. А отец, глядя на эту обычную, привычную даже ссору, только головой качает. Он тоже сельдерей не любит. И цветную капусту.
А мама требует: овощи полезны…
— Потом возвращался Оден. Куда бы его ни заносило, он всегда выбирался на мои каникулы. Рассказывал о… разном. Учил… с ним у меня получалось лучше, чем с мастерами в школе. Или вот рыбалка… или на деревню бегали. Мать я почти не помню. Отец всегда был слишком занят. Оден же… он самый близкий мне человек. Был.
Виттар все-таки поцеловал раскрытую ладонь.
— А сейчас я не в состоянии его понять. Даже поговорить не могу. Знаю, что надо, но боюсь вспылить, опять сказать что-нибудь не то. И тогда все окончательно испортится.
Прозрачная лужа расползалась по подоконнику.
— Еще Король… он кое-что предложил. Лекарство своего рода, и… шансы действительно неплохие. Но Оден не согласится. Если же без согласия… я хочу ему лгать. И причинять боль. Как я ему в глаза смотреть буду? Не простит ведь…
Он сжал руку, точно пытался найти в Торхилд опору.
— Однажды я уже ошибся и очень страшно. Должен был предупредить… я не хочу повторить ошибку. Оставить все как есть? И он будет сидеть на привязи до скончания дней. Уедет за Перевал… проклятье, он и близко не представляет, насколько там опасно! И чем заниматься станет? Мемуары писать?
— Ты злишься.
— Злюсь. Не на тебя, золотце мое.
— Я знаю.
— Ты не замерзла еще?
— Нет.
А дождь прекратился. Светало. И небо окрасилось лиловым и алым…
— Позволь ему выбрать самому, — Тора не стала сопротивляться, когда Виттар, перекатившись, потянул ее на себя. — Это будет честно. Или хотя бы поговори с ним.
Виттар проворчал что-то невнятное.
Иногда он вел себя совершенно непоследовательно. Но Тора не имела ничего против.
Его драгоценная девочка все-таки уснула. Она выбралась из-под одеяла и обнимала подушку, прижав к животу, пока еще плоскому. И Виттар, не удержавшись, прилег на подушку.
Он слышал, как там, внутри, очень и очень быстро стучало сердце.
Его жена.
Его ребенок.
Его семья.
И Оден — часть этой семьи, что бы он себе ни придумал.
Выбравшись из постели, Виттар поежился: окно осталось приоткрытым, и в комнате к утру стало свежо. Дождь больше не поет… а и вправду пел, нашептывал, уговаривая поделиться тем, чем Виттар никогда и ни с кем не делился. Он отвык рассказывать кому-то о своих сомнениях и, пожалуй, если бы не дождь, не ночь, не готовность Торы слушать, промолчал бы.
— Ты уходишь?
Сонные глаза были не лиловыми — темно-синими.
— Я вернусь, — ее щека теплая, мягкая. — Я действительно попробую поговорить с ним. И вернусь.
— И слушать…
— Что?
Тора, зевнув, потянула подушку к себе.
— Когда разговариваешь, слушать тоже надо…
Чудо медноволосое. И страшно подумать, что его могло бы не быть.
Виттар прикрыл дверь спальни. Дом, зарастивший раны, встретил запахом свежего лака, дерева и кофе, который пить одному было неуютно. Утренняя почта не отвлекала от недобрых мыслей.
Газеты… тоска биржевых сводок. И старые сплетни светской хроники.
Скупая, явно обрезанная цензурой статья о «прискорбном происшествии в деревне Н.».
И она же, перепечатанная уже в «Сплетнике», куда как более красочная, едва прикрытая фиговыми листочками деланной анонимности. Грязная газетенка, но весьма любимая простонародьем. И Виттар, скользнув взглядом по рисункам, перевернул страницу.
Снимок он узнал сразу.
Его присылали на одобрение, равно как и выхолощенный, преисполненный восторга текст свадебного интервью. Вот только «Сплетник» писал вовсе не о свадьбе.
Каждое слово — пощечина.
…Гримхольд.
…роковая ночь и падение неприступной крепости…
…героическая смерть гарнизона… и единственный выживший… не только выживший, но и вернувшийся домой целым, в здравом уме и твердой памяти.
…Королева Мэб.
…чудесное спасение.
…альва, что сидела в кресле, чуть склонив голову, касаясь макушкой руки Одена. Она смотрела прямо, с вызовом, с издевкой почти.
Скомкав газету, Виттар швырнул ею в стену.
Надо успокоиться. Это ложь.
Грамотная, аккуратная ложь, которой поверят многие. В суд подать за клевету? В статье нет прямых обвинений, напротив, она написана так, что оспорить не выйдет. Факты изложены верно, а остальное… слишком зыбко. Виттар поднял газету и, расправив ком, сложил вчетверо.
Одену будет полезно выглянуть в реальный мир.
Оден, пробежавшись по строкам, газету отодвинул:
— Я не понимаю, почему ты злишься, — спокойно сказал он. — Сплетни были и будут.
— То есть, тебе все равно?
— Нет. Но гнев ничего не изменит. Надеюсь, ты не собираешься судиться с ними? — он потер пальцы, пытаясь избавиться от черной типографской краски. Печатали «Сплетник» на дешевой бумаге, да и на прочем экономили безбожно, хотя Виттар точно знал, что газетенка приносит владельцу немалый доход.
— Но я рад, что ты, наконец-то, решил поговорить со мной.
Решил, пусть Виттар подозревал, что разговора не получится.
— Почему ты хочешь уехать?
Оден поднялся. Виттар хорошо знал эту его привычку: на ногах Одену думалось легче. Он не ходил, скорее перекатывался с пятки на носок, порой сам за собой не замечая этого движения. Застывал, секунд на пять… или десять… и вновь возобновлял движение.
— Это, — он указал на газету, — лишь начало. Ты ведь понимаешь, что одной статьей все не ограничится. Будет вторая… третья… а если не будет, то слухи пойдут. И чем дальше, тем гаже.
— Тем более, ты должен остаться…
— И доказать всем, что они не правы? Виттар, у меня нет желания что-то кому-то доказывать.
— Твое имя…
— Или утопят, или очистят без моего участия.
Он замер, опираясь на спинку кресла.
— Я устал, Виттар. И больше не хочу войны ни в каком виде. А здесь меня в покое не оставят.
— Тебя или ее?
— Меня. А ее тем более. Она храбрая девочка, но очень хрупкая. И не заслужила той грязи, в которой ее искупают.
— А ты заслужил?
Оден разорвал газету пополам. Сложил. И снова разорвал.
— За эти четыре года я слышал много лжи, — Оден аккуратно высыпал клочки бумаги в бронзовую чашу. — Как-то… научился не заострять внимание.
