Пять невест и одна демоница. Трилогия (СИ) - Демина Карина

– Тише, девочка, – её обняли.

Подняли.

Вынесли из комнаты. И крик, клокотавший в горле, вдруг закончился. А страх остался. И Теттенике, вцепившись обеими руками в жесткую ткань, сделала единственное, что могла: заплакала. Горько. И безутешно. А тот, кто держал её, тихонько качал и говорил, говорил… шепотом, ласково, заверяя, что все‑то наладится, что все сложится, что будет она, Теттенике, счастлива.

И когда вокруг появились другие люди, она не отпустила того единственного человека, рядом с которым у неё почти получилось верить.

Пускай.

Пускай смотрят. Шепчутся. Пускай плодят слухи. Пускай… они просто не знают, что умрут.

Все.

Глава 24В которой принцессы возвращаются, а в воздухе витает некоторая напряженность

«Долго брел королевич лесами темными, болотами топкими, чащей зачарованной. И увидал он тогда гору стеклянную, а в ней – пещеру глубокую, серебром окованную. В пещере же той на семи цепях гроб висел хрустальный, а в нем – дева лежала красоты невиданной. И была кожа её белее снега, а волосы – что злато драгоценное. Губы алели. А глаза были синее синевы небесной. Улыбнулась она и сказала так: «Поцелуй меня, королевский сын, и обещай, что сделаешь женою, тогда‑то и я помогу тебе вернуть королевство твое».

Сказка об утраченном королевстве, ведьме и хитром королевиче, её одолевшем.

Мудрославу Виросскую уложили на широкую скамью. И аккуратненько так. А она, стало быть, все так же лежала. Тихо. Спокойно.

Еще эти руки, на животе скрещенные.

Жуть.

– Знаешь, – тихо сказала я Ричарду, который разглядывал принцессу, явно не зная, что с нею делать. – Как‑то я иначе все это представляла.

– Не ты одна.

– Вот‑вот… съедутся принцессы, одна другой краше. Будут тут беседы вести изящные, танцы, балы и все такое… а они вон что, – я нервно вздрогнула.

И тут раздался крик.

Такой душераздирающий, пронзительный, от которого я подскочила, и не только я. Мудрослава Виросская тоже глаза распахнула, только те оказались тьмою затянуты.

А потом села, вытянула руки и захрипела.

Панночка, чтоб её… нам только этого не хватало. Однако Яра, нисколько не испугавшись, вцепилась в эти вот руки.

– Славка! – возопила она, перекрывая тот, другой крик. – Ты меня слышишь?

Из горла Мудрославы донесся протяжный низкий рык.

– Держи её…

А кричать перестали.

И…

– Я посмотрю? – спросила я, понимая, что здесь и сейчас от меня пользы немного.

Ричард кивнул, не оборачиваясь.

Он склонился над виросской принцессой, сдавив голову её руками.

– Вернись, – велел он жестко. – Слушай меня. Я знаю, ты слышишь.

Она попыталась вырваться и… укусить?

– Раздели разум. Есть твой. Есть животного. Ты не животное. Ты справишься…

Дальше я не слушала, хотя вот, честно, любопытно было. Но вот… кричали же. Громко. И надрывно так. Безысходно.

И слышала этот крик не только я.

– Что случилось? – поинтересовалась Ариция Ладхемская, окруженная цветастою стайкой фрейлин. Те, завидев меня, поспешили отступить.

И правильно.

Как‑то нервировал меня этакий избыток прекрасного.

– Сама хотела бы знать, – ответила я честно. – А ваша сестра где?

– Спит.

– И сейчас?!

Это ж какой крепости сон быть должен, чтобы его подобный вопль не прервал.

– Знаете… а и вправду, – Ариция нахмурилась. – Это не нормально…

– Обитель зла и порока! – возвестила пухлая дама, от которой резко воняло чесноком и розовым маслом. И руку подняла к небесам. – Я молилась!

– Во сне, – пробормотала Ариция. – Извините… мне и вправду надо глянуть, что с Летти… а кричали там, у степняков.

Теттенике.

Хрупкая светловолосая дочь кагана сидела на руках мрачного мужика, вцепившись в оного обеими руками, и плакала. Вот умеют же люди… из широко распахнутых глаз катились слезы. Огромные и чистые, что твои драгоценные камни. И никаких тебе соплей или покрасневшего носа.

Красавица.

Правда, увидев меня, красавица тихо икнула и лишилась чувств.

Вот что за…

– Раз, два, три, – пересчитала я принцесс и поглядела на Ричарда.

Летиция Ладхемская в сером платье казалась бледной, хотя в бледности своей она могла поспорить с Мудрославой Виросской, что вернулась к исходному состоянию глубокого обморока. И рядом с ними беспамятная Теттенике смотрелась почти нормально даже.

Да что уж там, если Спящая красавица и существовала, то была она именно такой, невероятно хрупкой и прекрасной без меры. У меня рога от злости зачесались.

Правда, Ричард к красоте степнячки остался равнодушен.

– И… что это значит? – мрачно поинтересовалась рыжая Яра, которая устроилась в ногах виросской принцессы.

– Нам бы тоже хотелось получить объяснения, – еще более мрачно произнес степняк в роскошном халате. И руку на саблю положил. Выразительно так.

Тот самый мужик, что таскал Теттенике, говорить ничего не стал. И к оружию не тянулся. Но глянул на Ричарда превыразительно. Я вот прямо так сразу к нему симпатией и прониклась.

Заочно.

Надо будет поближе познакомиться.

Если у него виды на Теттенике, то… то надо поспособствовать соединению влюбленных сердец. Это же ж, если подумать, дело благое.

– И не только вам, – это уже бородатый вироссец в красном кафтане. Он, правда, с виду спокоен, но это внешнее.

– Моя сестра вообще очнется? – Ариция Ладхемская сжала кулачки.

А островитяне и бледноватая, какая‑то изможденная, Брунгильда, ничего не сказали. Они стояли будто бы в стороне, но не сомневаюсь, что каждое слово будет услышано.

– И Светозарный пропал, – меланхолично произнес рыцарь в белом доспехе.

– Помолимся! – возопила та самая пухлая женщина, вытащив из декольте роскошный медальон. – У меня есть кусок ногтя Митралии Блаженной! И пусть боги услышат нашу молитву…

Глаз Ричарда дернулся.

– Спокойно, – сказала я, хотя сама вот была от спокойствия далек. Три принцессы из пяти в глубоком обмороке. Надеюсь, что это обморок, а не кома.

И что с ними – не понятно.

И…

– Для начала прошу освободить помещение… – сказала я, вперившись взглядом в обладательницу чужого ногтя.

Люди зашумели, явно мою идею, сколь бы здравой она ни была, не поддерживая.

– Пусть останутся… – я посмотрела на Ричарда.

– Родственники, – тихо сказал он. – Или главы посольств.

– Родственники, – повторила я куда громче. – Или главы посольств.

– Она собирается выпить из них душу! – взвизгнула та самая дама и с невиданной прытью сунула мне под нос свой медальон. От него резко пахло чесноком и еще потом, отчего я шарахнулась. – Видите! Ни один демон не устоит перед истинной святостью!

Я зарычала.

И хвост щелкнул. И я поняла, что еще немного и сорвусь.

Спокойно, Жора. Дыши глубже. На каждую дуру реагировать, этак никаких нервов не хватит.

– Щучья мать! – возопил попугай, усаживаясь на подоконнике. И глазом так сверкнул. – Акулья звезда тебе в глотку!

Женщина побелела.

Покраснела. Схватилась за правую грудь.

– Сердце с другой стороны, – подсказала Ариция Ладхемская, подхватив почтенную особу под локоток. – Да, вот тут… а вам и вправду стоит отдохнуть. И помолиться за мою сестру.

– Чернокнижницу!

– Некромантку, – поправила ладхемка и развернула даму. – Слышали? Прошу остаться вас, господин Уршах.

Посол поклонился.

И рукой взмахнул. Рядом с почтенною вдовой, которая бормотала что‑то про потерянные души, проклятья и святых, возникла пара плечистых то ли лакеев, то ли телохранителей.

Минута, и дышать стало свободнее.

За ладхемцами потянулись вироссцы, оставив темнобородого задумчивого посла. И Яру, которая явно не намерена была уходить. А там и островитяне удалились, и степняки.