Вероника Горбачёва - Иная судьба. Книга I
— Приходи, — уклонилась красавица от ответа. — И вечером я тебе всё сама расскажу… А сейчас — у нас гость, и в таком состоянии, ты же видишь…
Всё-таки Бенедикт был достаточно силён, чтобы, едва придя в себя, отстраниться от поддерживающих его мужчин и пойти самостоятельно. Он шёл по длинному коридору, привыкая к полумраку, чувствуя, как прибавляются с каждым шагом силы. «Эй! Нам сюда!» — окликнул его один из спутников, но Бенедикт лишь отмахнулся: его будто вёл кто-то, тянул за собой. Наугад открыл одну из дверей — и оказался в маленькой домашней часовне.
Опустился на колени перед Спасителем. Прикрыл глаза. И понял, как теперь он проживёт новую подаренную жизнь.
Было тогда будущему Бенедикту Эстрейскому неполных девятнадцать лет…
* * *— Дяденька…
Вздрогнув, его высокопреосвященство отвлёкся от воспоминаний почти сорокалетней давности. Почему именно сейчас пришёл ему на память тот нелёгкий момент его жизни? Давно уже не возвращался он мысленно к тем годам, но вот, поди ж ты…
— Что, сын мой? Тебе неудобно? Болит?
— Всё хорошо, спасибо. Дяденька, а… кто она?
— Она…
Его высокопреосвященство усмехнулся и, словно очнувшись, посмотрел на яблоко, до сих пор словно хранящее тепло впитанных солнечных лучей и хорошенькой девичьей ладошки. И вдруг всё понял.
…Там, в часовне замка Лоарре, из-за плеча своего Сына глянула на него тёплыми карими глазами Сама. Богоматерь. И охватило юного Бенедикта неизъяснимое блаженство — на грани боли и наслаждения, умирания и восторга… Ему казалось, что в одно и то же время он и возносится к небесам, и низвергается в бездну. Обнимается с бесконечной Вселенной — и скукоживается в крошечное существо с головастика величиной, ещё без рук, без ног, один хвост, голова да жабры. И вдруг его сердце лопнуло. Чтобы вобрать в себя силу материнской Любви, сыновьей преданности, мужественности отца, верности брата и друга, мудрости наставника… И замкнуть в себе навсегда. С одним условием: делиться. Делиться щедро. Ибо столь велик источник этой силы, что не убудет вовек.
И дано ему было спокойствие принять то, чего не в силах изменить.
И мужество — исправить то, что можно исправить.
И мудрость — отличать одно от другого.
И понял он, что выбор его, там, в пустыне, у нерукотворного костра, рядом с безымянным старцем — правильный, оттого и удостоился пережить рассвет — вчерашний, сегодняшний — и, был уверен, переживёт бесчисленный сонм последующих.
Как ему сказали позже, он провёл ничком на полу, раскинув руки крестом, почти весь день. Но для Бенедикта время остановилось. Вот только что — он встретился глазами с прекраснейшим ласковым взором, познал благодать и откровение… Но чья-то рука настойчиво трясёт и трясёт его за плечо.
— Господин граф! Очнитесь! Бенедикт! Прошу вас!.. Арман, да что с ним такое?
— Это Благодать, я же объяснял тебе, Эсс, — отвечал странно знакомый мужской голос. Сперва рыцарь подивился тому, что некто со стороны совершенно точно определил то, что с ним творилось. И только потом — понял, что раньше этот голос слышал только у себя в голове, а теперь, вроде, по-настоящему.
— И к чему она ему, если юноша без сил, голодный, возможно — раненый… Ты же видел — он весь в крови! А сам — запрещаешь его трогать!
— Кровь на нём давно высохла. Если бы раны открылись — сочилась бы свежая… Нет, Эсс, это всё — лишь свидетельство того, что парень попал в серьёзную заварушку. А вот то, что в ним происходит… Этому мешать не надо. Подожди немного. Кажется, он приходит в себя. Скоро ты убедишься, что он в порядке.
Бенедикт повернул голову на голос. Оказывается, всё это время он лежал, уткнувшись лбом в дощатый пол. Поморщившись, потёр занывшую переносицу… и во все глаза уставился на склонившуюся над ним черноглазую девушку.
— Наконец-то! — всплеснула она руками.
А он не в силах был отвести взгляд от ласкового сияния, прозрачными всполохами играющего вокруг прелестной головки, увенчанной короной из кос, чёрных, как смоль. Лёгкий флер невинности, чистоты, целомудрия, нежности… Любви к тому, кто стоял рядом, к некоему Арману. Тревоги за него Бенедикта.
Всё это обрушилось на непривычную к подобным ощущениям голову разом и без подготовки. Немудрено, что молодой рыцарь едва вновь не расстался с сознанием… С той поры он научился видеть людей по-особому.
Вот почему много лет спустя ему так важно было лично увидеть новую Анну д'Эстре де Фуа. Что бы там о ней не говорили — он д о л ж н е н был посмотреть ей в глаза — и окунуться в излучение её ауры, и тогда уже убедиться, что девушка эта чиста и непорочна, и никем не ведóма, кроме помыслов своей прекрасной души и порывов доброго сердца. И нет за ней кукловода, который через неё дергал бы за ниточки герцога; уж Бенедикт почувствовал бы…
Немало времени прошло, прежде чем он вернулся на родину — уже пройдя рукоположение и получив сан епископа. Он был направлен в Эстре, на освящение нового собора, и, войдя под высокие своды, вдруг впервые в жизни понял, что можно влюбиться с первого взгляда — не в женщину, а в Храм. В эти прекраснейшие лики на фресках, выписанных лучшими живописцами, в чудесные мозаичные колоннады, в голубя, парящего в неимоверной выси под самым куполом, в серебряные звуки органа…
Освящения ещё не было, однако в боковые врата робко, но настойчиво просачивались прихожане, кланяясь образу небесного покровителя сего храма, святому Серафиму. Столик перед образом, написанным на высокой кипарисной доске — по греческим канонам, но одобренным и разрешённым Его Святейшеством — ломился от плодов. Был конец августа, зрел урожай в садах, и простые труженики, в простоте своей, угощали любимого святого всем, что имели.
Бенедикт приблизился — и обмер.
С кипарисной доски на него тепло засияли знакомые лазоревые очи.
Маленький сгорбленный старичок ласково улыбался бывшему рыцарю. И само собой прыгнуло со стола в руки новому епископу румянобокое крепкое яблоко. Такое же, что сейчас много лет спустя протянула ему… Анна?
А ведь она оговорилась вначале…
Он непременно должен узнать о ней всё.
— Так кто она? — с жадным любопытством спросил малыш.
— Герцогиня Эстрейская, — улыбнувшись, ответил его высокопреосвященство. — Не веришь? Я вот и сам поначалу не верил…
И с беспокойством наклонился к мальчику, разглядев не замеченное ранее алое пятно на самодельном бинте.
Вроде бы перелом был закрытый, крови на ребёнке не было…
Осенённый догадкой, вытащил из ножен в сапоге кинжал.
Так и есть. Вдоль кромки лезвия присохла узкая, еле заметная глазу полоска. Девочка всё же порезалась. Предупреждай — не предупреждай…
![Брайен Фрил - Праздник урожая [=Танцы на праздник урожая]](/uploads/posts/books/271489/271489.jpg)
