Дж. Уорд - Священный любовник
Кормия повернулась на бок, прижимая к себе ноги. Ее спина была такой изящной, хрупкий позвоночник казался таким ломким под ее кожей.
— Прости меня. — Боже, эти слова, словно два пустых ведра.
— Пожалуйста, уходи.
Учитывая, как он только что принудил ее, удовлетворить ее просьбу сейчас казалось очень существенным. Даже если он меньше всего хотел оставлять ее.
Фьюри зашел в ванную, оделся и направился к двери.
— Позже нам нужно поговорить…
— «Позже» не будет. Я собираюсь просить, чтобы меня назначили изолированной летописецой. Таким образом, я буду писать твою историю, а не участвовать в ней.
— Кормия, нет.
Она посмотрела на него через плечо.
— Там мое место.
Ее голова снова опустилась на подушку.
— Иди, — сказала она. — Пожалуйста.
Фьюри не осознавал, как вышел из ее двери и вошел в свою спальню. Чуть позже он просто обнаружил себя в своей комнате, сидящим на краю кровати с прикуренным косячком. В объятиях пустой тишины его руки тряслись, сердце превратилось в сломанную драм-машину[75], а нога постукивала по полу.
В разуме правил бал колдун, стоя в развивающейся по ветру черной мантии, его силуэт резко выделялся на бескрайнем сером горизонте. В его ладони лежал череп.
Чьи глаза были желтыми.
Я же говорил, что ты причинишь ей боль. Говорил тебе.
Фьюри посмотрел на плотный сверток красного дымка в своей руке и попытался увидеть что-то большее, чем полных крах. И не смог. Он был животным.
Я предупреждал, что это произойдет. Я оказался прав. Я всегда бываю прав. И, между прочим, не твое рождение было проклятым. Дело не в том, что ты родился после своего близнеца. Ты — проклятье. Да родись с тобой одновременно пять детей или вообще ни одного, участь всех жизней вокруг тебя будет той же.
Потянувшись за пультом, он включил акустическую систему «Боуз», но в то мгновенье, когда звуки одной из роскошных, восхитительных опер Пуччини наполнили комнату, на глаза набежали слезы. Столь прекрасная музыка, было невыносимо сравнивать магический голос Лучано Паваротти со стонами, издаваемыми им во время обладания Кормией.
Он повалил ее на кровать. Прижал руки над головой. Забрался сзади и…
Ты — проклятье.
Когда голос колдуна продолжил добивать его, он почувствовал, как прошлое снова плющом обвивает его, все то, что он не смог сделать, все неосуществленные им перемены, все проблемы, которые он пытался решить, но потерпел неудачу… И вот он, новый слой плюща. Слой Кормии.
Он услышал предсмертный хрип отца. Треск пламени, охватившего тело его матери. И гнев своего близнеца, когда он спас его.
Но самое худшее, он услышал голос Кормии: «Пожалуйста, слезь с меня».
Фьюри накрыл ладонями уши, но это не помогло.
Ты — проклятье.
Застонав, он сжал голову ладонями так сильно, что руки начали трястись.
Не любишь правду? прошипел колдун. Не нравится мой голос? Ты знаешь, как прогнать меня.
Колдун бросил череп в клубок костей у его ног. Ты знаешь, как сделать это.
Фьюри отчаянно закурил, боясь всего, что творилось в его голове.
Косячок нисколько не повлиял на ненависть к себе или голоса.
Колдун поставил ногу в ботинке на череп с желтыми глазами. Ты знаешь, что нужно сделать.
Глава 39
На севере в горах Адирондак, глубоко в пещере государственного парка «Черный полоз», мужчина, свалившийся с ног на рассвете пару дней назад, не мог понять, почему он, освещенный солнцем, все еще не объят пламенем. Хотя, может он пребывал в Забвении?
Нет… это не может оказаться Забвением. Ломота и боль в теле, а также гудящая голова очень сильно напоминали ему земные реалии.
Но, что тогда с солнцем? Он купался в его теплом сиянии, но продолжал дышать.
Черт, если факт «никакого-солнечного-света-для-вампиров» был ложью, то вся раса — идиоты полные.
Но, минуточку, он же был в пещере? В таком случае, каким образом солнечные лучи его достигли?
— Съешь это, — сказал Солнечный свет.
Окей, если предположить, что он все еще жив, значит, страдает галлюцинациями. Потому что то, что пихнули ему под нос, выглядело как Биг Мак из Макдональдса, а это абсолютно невозможно.
Если конечно, он не умер, а в Забвении вместо золотых врат стояли «Золотые Арки»[76].
— Слушай, — сказал Солнечный свет. — Если твой мозг забыл, как нужно есть, то просто открой свой рот. Я запихну эту хрень, и мы проверим, помнят ли твою зубы что делать.
Мужчина открыл рот. Потому что запах мяса пробудил его живот и заставил истекать слюнями, как псину. Когда в него запихнули гамбургер, челюсти заработали на автопилоте, с силой вгрызаясь в бутерброд.
Отхватив смачный кусок, мужчина застонал. На короткое мгновение покалывающее одобрение вкусовых рецепторов языка вытеснили все его страдания, даже психические. Проглотив, он снова издал протяжный стон.
— Давай еще, — сказал Солнечный свет, прижимая Биг Мак к его рту.
Он съел его целиком. И картофель фри, чуть тепловатый, но все равно казавшийся манной Господа. Потом его голову приподняли, и он выпил немного колы.
— Ближайший МакДак в двадцати милях отсюда, — сказал Солнечный свет, словно желая заполнить тишину. — Поэтому еда не такая теплая, как хотелось бы.
Мужчине хотелось еще.
— Ага, есть добавка. Открой шире.
Еще один Биг Мак. Картофель фри. И кола.
— Я сделал для тебя все, что смог, но ты нуждаешься в крови, — сказал ему солнечный свет, как ребенку. — И тебе нужно вернуться домой.
Мужчина покачал головой и осознал, что лежит на спине, с камнем вместо подушки и голой землей в качестве матраса. Он больше не был в своей пещере. Это место пахло иначе. Оно пахло… свежим воздухом, свежим весенним воздухом.
Но может… это был аромат Солнечного света?
— Да, тебе нужно домой.
— Нет…
— Ну, тогда у нас проблема, у тебя и у меня, — пробормотал Солнечный свет. — Раздалось шарканье, будто кто-то очень большой сел на корточки. — Ты — та услуга, которую я должен вернуть.
Мужчина нахмурился, медленно вдыхая, и затем прохрипел:
— Никуда не пойду. Никаких услуг.
— Тебя не спросили, приятель. И меня тоже. — Солнечный свет, казалось, покачал своей головой, потому что отбрасываемые им в пещере мутные тени задвигались, словно волны. — К сожалению, я должен доставить твою задницу туда, где тебе место.
— Я ничто для тебя.
— В идеальном мире это было бы правдой. К несчастью, это — не рай. Даже отдаленно не похож.
