Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория
— Неугомонная, — Ярослав с упреком покачал головой, поставив на место ковш. — Тебе не о чем тревожиться.
— Откуда злые языки? Все говорят, что тебя любят на Ладоге! — Звенислава и впрямь не унималась. Взяла мужа за руку и требовательно потянула на себя. — И Крут Милонегович, и Чеслава...
— Ну хоть в чем-то они схожи, — он хмыкнул сперва, а после погладил ее по затылку и завел за ухо длинную прядь вновь растрепавшихся волос. — Не всем по нраву пришлось, что я твою родню принял, пообещал пойти бить хазар по весне.
— Да как же так! — Звенислава даже вздохнуть от охватившегося ее возмущения не смогла. — Ведь ты с дядькой Некрасом союз заключил, даже я знаю!
Глядя на нее, Ярослав вдруг расхохотался. Беззлобно, но искренне, от души. Она посмотрела на него с сомнением во взгляде: Доброгнева Желановна говорила, что из-за дитя непраздная баба может плакать пуще обычного али смеяться против своего обыкновения. А вот про мужей дядькина жена ничего такого не рассказывала.
— Напрасно я тебе на вече тогда пойти воспретил. Ты бы боярина Гостивита и усовестила, — отсмеявшись, сказал Ярослав. — Непросто с боярами договариваться, Звениславушка.
— Ты же князь, — она сердито тряхнула распущенными волосами, заявив с обезоруживающим простодушием. — Они тебе повиноваться должны.
— Мне дружина повинуется, — он покачал головой уже без улыбки, сделавшись вмиг серьезным и смурным. — А бояре да люд... то другое. Ты вот с братом своим по лесу верхом катаешься, а боярин Гостивит и рад рассказывать каждому, кто слушать готов: мол, чужая нам княгиня, не из наших мест, потому о чужом княжестве радеет, а о нашем не печется! Ты — в избу к Храбру Турворовичу, а ко мне — досужие сплетни да слухи.
— Но как же так... но я же... — ошеломленная, не способная связать слова во что-то путное, Звенислава уставилась на мужа, не веря услышанному.
Она и мыслить не мыслила, что такое о ней за спиной могут говорить! Да как токмо этот толстый боярин осмелился... Напраслину возводить! И — за что?!
— Я же... ты дозволил мне, и со мной всегда была Чеслава... — забормотала, засуетилась она, все еще потрясенная. — И я на торг наш хожу... девки да жены ко мне со своими бедами ходят... боярских дочерей я привечаю каждую седмицу... все обряды, все праздники... — Звенислава торопливо перечисляла все то, что она делала; все то, что полагалась делать ладожской княгине, словно надеялась отвести от себя беду.
Она шагнула назад и быстро-быстро закачала головой из стороны в сторону, словно это помогло бы ей навсегда забыть ужасные слова мужа.
— Ну, тише, тише, — Ярослав поймал и несильно сжал ее запястья, заставив посмотреть себе в глаза. — Я ведаю. Меня тебе ни в чем не нужно убеждать.
— Почему... почему ты мне не сказал? — на выдохе прошептала она. — Я бы перестала...
Ее глаза лихорадочно блестели, как будто одолел ее сильнейший жар. Мысль суматошно перескакивала с одного на другое, и Звенислава никак не могла сосредоточиться хоть на чем-то.
— Зачем? — Ярослав прижал ее к себе и накрыл широкой ладонью затылок. — Ни одно, так другое. Боярин Гостивит да остальные всегда найдут, за что зацепиться.
— И все же, — пробормотала она ему в плечо. — Если бы я знала, то не ходила бы никуда...
— Я не хотел тебя неволить, — он с трудом вытолкнул из себя это признание. — Еще пуще — не хотел. Что за радость мужу, коли его боится жена.
Зардевшись, Звенислава сперва хотела что-то сказать, но, поразмыслив, не стала. Она закрыла глаза и прижалась щекой к груди мужа, силясь не расплакаться.
Он был, конечно, прав. Она и впрямь его боялась. Нынче уже гораздо меньше, чем сперва, но все же...
— Всем рот не заткнешь. Бояре всегда будут говорить, на то они и бояре, — Ярослав медленно гладил ее по волосам на затылке, пропуская сквозь пальцы густые пряди. — Тем паче, обо мне, — его лицо ожесточилось, посуровело.
Почувствовав эту перемену, Звенислава подняла голову и посмотрела в его глаза. Горечь его взгляда невидимой пылью осела у нее на губах. Невыносимая жалость заполнила ее глупое сердчишко, и она с трудом преодолела желание выплеснуть ее на мужа без остатка. Он не примет и не поймет, она это знала.
— Пускай говорят, — сказала она твердо и осторожно, наугад дотронулась пальчиками до его щеки над бородой. Он не отстранился, не отпрянул, замерев под нечаянной лаской, и Звенислава уже увереннее провела ладонью по его лицу. — Я тоже не буду слушать.
***
После памятного разговора с мужем на многое стала Звенислава смотреть иначе. Совсем по-другому взглянула она на его частые трапезы с боярами, когда засиживался Ярослав с ними допоздна и в терем возвращался уже глубокой ночью. И что ни одну ловиту с дружиной он больше не пропускал, и что Посвящение велел провести неурочно: все ждали, что будет оно токмо весной.
А вот на боярина Гостивита княгиня старалась и вовсе не смотреть, коли случалось им в княжьем тереме встретиться али на торгу. И на дочек его, которых у себя в горницах привечала вместе с прочими боярышнями, глядела она теперь с прищуром. От совместных прогулок верхом с Чеславой да братом Желаном Звенислава отказалась. И себя беречь надо, ведь носит она под сердцем дитя. И чтобы лишнего повода позлословить никому не давать. Она не шибко кручинилась, рассудив, что коли так хоть самую малость будет Ярославу полегче, то она уж как-нибудь потерпит.
Звенислава впервые задалась вопросом, а знают ли на Ладоге, что сперва княгиней должна была стать Рогнеда? И отчего не сладилось промеж ней и князем сватовство? А коли знают, то что мыслят о поселившейся в тереме княжне? Какими глазами смотрят на Ярослава да на нее саму?..
Да. О многом она раньше не задумывалась.
Где-то седмицу спустя, когда в тереме только и говорили, что о приближавшемся Карачуне да зимнем солнцевороте, Ярослав по утру остался в тереме, и они трапезничали впятером: вместе с девочками да братцем Желаном. Рогнеду за один стол с князем, конечно же, не позвали.
Звенислава с удовольствием пила кислый взвар из лесных ягод и едва притронулась к блинцам. Не так давно начала ее одолевать по утрам тошнота. Доброгнева Желановна, да будет благословенна ее память, успела в свое время рассказать и ей, и Рогнеде, что бывает с женщиной, когда та носит дитя, и потому Звенислава о многом знала и не сильно тревожилась.
— ... колядки отпустишь?
Любава, которая уже с месяц никак не могла дождаться Коляды да колядок*, смотрела на отца горящим взором. Она нетерпеливо качала головой, и подвески-бусинки на ее серебряном очелье негромко звенели ей в такт.
— М-м-м-м, — пребывавший в благодушном настроении Ярослав с сомнением покачал головой. — Не малы ли вы обе? Повечеряем все вместе, спустим с холма священное солнечное колеса и будет. В терем возвратитесь, спать.
— Батюшка! — выкинутым из гнезда птенцом заверещала Любава. — И ничего мы не малы! Ну, пусти нас колядовать! А Желан за нами приглядит, он обещался! — и она стремительно обернулась к сидевшему напротив нее мальчишке.
— Князь Желан Некрасович, — поправил отец, и Любава надулась.
Звенислава тихонько покачала головой. Как-то упустила она, и когда успела старшая княжна сдружиться с ее младшим братцем?.. Как токмо тетка Бережана дозволила?.. И она тоже хороша! За Любавой глядеть нужно в оба.
— Я бы и правда мог, Ярослав Мстиславич, — откашлявшись, негромко сказал Желан.
Смотреть на князя али на сестру он почему-то не решался.
Не сильно вперед он по зимам ушел от Любавы, а уже величают его князем да спрашивают, как с равного, со взрослого. А ведь еще летом они с братом украдкой уплетали горячие пирожки и болтали со Звениславкой, безродной княжной, о том, что удалось подслушать.
Желану бы самому нынче ждать праздника Зимнего Коловорота да колядок с нетерпением.
— Вот, батюшка! — оживилась Любава, заполучив поддержку. — Князь Желан Некрасович за нами присмотрит!
Ну, девка.
Звенислава с трудом подавила улыбку, переводя взгляд с падчерицы на младшего брата. Коли согласится Ярослав на сватовство, будет мужем Любава вертеть с младых зим.
