Рецепт капучино для долго и счастливо (СИ) - Вендельская Валентина

Огненные драконы — это не редкость. Она была и золотом, и пламенем. Ярким светом всего дома, мягким, согревающим теплом очага и тем, что держало их всех вместе.

Мама любила танцевать, собирать гостей и показывать им все, что умела. Сирил неуклюже повторял то, что она создавала из огня, своим льдом. И пусть его фигурки жили дольше, чем короткие минуты, но никогда не были такими… живыми.

— Держи спину и всегда смотри вперед, — говорил ему отец в тихие вечера в библиотеке. — Но будь гибким, потому что мир меняется, не позволяй себе застыть.

Он наливал себе чай одним взмахом руки, и теплый янтарный напиток в его чашке превращался в свернувшегося дракона.

Отец — водный дракон с востока, Сирил никогда не встречал других ему подобных, только слышал. Там, где мама выступала вперед, раскрывалась и показывала всю себя, там отец отходил назад, сглаживая ее углы, смягчая ее темперамент.

Он много путешествовал, собирал истории, чтобы потом их рассказать или оставить на страницах своих дневников. Сирил помнит, как наблюдал за движением его пера или кисти, пока на бумаге появлялись все новые и новые слова.

Казалось, что отец уйдет раньше — исчезнет в одном из путешествий однажды, превратится в одну из своих историй, но… нет. Мама покинула их первой. Она была старше отца, но драконьи годы стирались во времени, поэтому разница между ними не имела значения.

До определенного дня.

Говорят, что кошки, предчувствуя свой конец, прячутся. И мама спряталась: Сирил не видел, как она умерла, как обратилась в чистейшую магию, оставив им с отцом лишь несколько своих чешуек.

Отец отдалился в тот же день. Казалось, что вместе с ней умерло и что-то внутри него: потеряв маму, Сирил потерял и половину отца. Он был здесь, рядом с ним, в том же замке, но словно далеко, в другом мире. Стало меньше приемов, пока они не прекратились вовсе.

А потом отец ушел, отправился в свое последнее путешествие, и тоже не вернулся.

У Сирила даже нет чешуи, чтобы похоронить, только знание, потрепанный дневник и тяжелая пустота, образовавшаяся внутри: все, он один.

Одиночество росло с каждым годом, с каждым десятилетием: умирали знакомые ему маги, эльфы и зверолюди. Феи обращались в чистую магию, чтобы родиться снова, но ничего не помня о нем.

Ничего не помня о них.

Лили — фея, принесенная матерью незадолго до ее ухода.

Эния — фея, принесенная отцом еще до рождения самого Сирила.

Одна из младших фей, если так можно говорить, и самая старшая, Матушка.

Каждый раз, когда Эния и Лили покидали его, пусть и на несколько лет, Сирилу казалось, что частички его родителей исчезают вместе с ними, хотя на самом деле они исчезли давно.

Для всех фей в замке Сирил давно единственный господин — и никто из них не помнит, что когда-то давно, словно в иной жизни, господином был кто-то другой.

Сирил делает шаг вперед, потом еще, останавливается у стола раздумывая. Он мог бы попросить чаю и кусочек пирога, чтобы попытаться напомнить себе о сладости выпитого кофе, но не делает этого. Только стоит, медленно поглаживая спинку стула, что во главе стола.

Он скучает по отцу и маме. Он скучает по Нериссе. Он отчаянно скучает по всем, кто ушел или исчез. И осознание того, что прошел еще один год — глупый просроченный купон напомнил об этом еще сильнее, — наваливается странной тяжестью.

Он закрывает глаза, вдыхает и медленно выдыхает, чувствуя привкус инея на языке.

Нет, он ничего не хочет.

Сирил открывает глаза, резко разворачивается на каблуках и покидает столовую, не особо понимая, куда же именно направляется. Замок достаточно велик, чтобы в нем можно было потеряться на долгие часы, если позволить ногам нести его вперед. И не задумываться на каждом повороте.

Когда в нос ударяет знакомый сладкий аромат, а уши наполняет не менее знакомое тихое пение, он понимает, куда зашел.

Он в Колыбели.

Место, где рождаются и умирают феи. Где растут их корни, их прекрасные цветочные сердца. Лили здесь — она ухаживает за каждым лепестком, несмотря на то, что их силу и чистоту поддерживает магия. Но никогда не бывает слишком мало заботы. Она поет им, своим еще не возродившимся сестрам.

И замирает, заметив его.

— Господин, — лепечет Лили.

— Все в порядке, — качает он головой. — Продолжай.

И она снова начинает петь мягкую, приятную мелодию почти без слов, о бесконечной весне и месте, где цветов столько, насколько хватает взгляда. Песня о смерти и рождении. О чем-то вечном, почти настолько же вечном, как драконы — или хотя бы память о них.

Как Сирил помнит своих родителей, так его дети будут помнить его, неся бремя истории.

Лили пролетает над каменными цветами, одним прикосновением стирая пыль, и Сирил смотрит один из них. Особенный. Настолько особенный, что почти уникальный.

А, может, и действительно уникальный.

Эту фею — этот цветок — он принес сам. Отправился в Вечный Сад, чтобы получить благословение Древа Тысячи Снов. Чтобы получить один лишь цветок, как однажды получили его родители.

Лили родилась на седьмой год, как оказалась здесь. Эния — на двенадцатый.

Его собственная фея все еще не сделала этого. Сирил принес ее каменным цветком, и каменным цветком она и осталась. Это было настолько давно, что даже не верится. Как будто он стал единственным, кому не повезло — цветок пуст внутри, в нем нет феи, и он напрасно ждет чуда, ждет рождения.

— Когда она родится? — спрашивал он у своей матери.

Мама только пожимала плечами, хитро улыбалась и просила потерпеть.

— Почему она не рождается? — спрашивал он уже у отца.

Но отец не находил для него ответа ни в одной из книг.

— Насколько давно она у тебя? — однажды спросила у него Нерисса.

И едва не выронила чашку, когда услышала ответ.

Больше шестисот лет. Столько порой не живут целые страны.

Может быть, Нерисса подарила ему Иссу именно поэтому. Или потому что ее век подходил к концу, и она не хотела оставлять свою фею в одиночестве. Не хотела оставлять ее без имени.

Сирил опускается на одно колено, касается каменного цветка кончиками пальцев, закрывает глаза и позволяет себе ненадолго раствориться в приятном аромате этого места, а также тихой песни Лили.

Пока не…

— Господин! Господин! Чужие!

Пока он не слышит испуганный голос Иссы где-то внутри себя. И не чувствует, как защита замка немного скручивается, удивленная, но не тревожная: не вторжение, но те, кого здесь быть не должно.

Сирил открывает глаза и встает.

Он покидает Колыбель, чтобы столкнуться с тем, что кидает в него мир. Вероятно, с очередной неприятностью. Но в голове привычно стучит только один вопрос:

— Когда?

Глава VII. Удивительно приятное утро

Злата не знает, от чего просыпается, но это словно похоже на какой-то толчок внутри, в ее мыслях: вот она спала, а вот уже проснулась. Одно мгновение между прекрасными минутами в мире грез и реальностью, которая обрушивается на нее.

Она едва помнит, что ей снилось, в памяти остались только ощущение полета и небо, но в этом нет ничего особенного. Многим снятся полеты. Главное — другое.

Злата открывает глаза и осознает, что все остальное — купон, дракон, замок и эта ужасающая чехарда в Третьем Доме — ей не приснилось. Она действительно сейчас в магическом мире и будет здесь целую неделю… ну, уже поменьше — одна ночь прошла.

Она смотрит на балдахин своей — пока что — непомерно широкой кровати, утопая в подушках и одеяле, и не знает, стоит ли ей вставать. Ее никто не звал, ей никто ничего не говорил. У нее сейчас нет никакого расписания, иначе бы ее давно разбудили.

И вряд ли в этом замке вообще есть расписание. Конечно, это могло бы помочь лучше контролировать течение времени, особенно кому-то настолько древнему, но, похоже, Сирилу это или не подходит, или не нужно. Сложно сказать. Злата его недостаточно хорошо знает, чтобы делать о нем подобные выводы.