Марианна Лесли - Рыцарь моего сердца
— Синди тоже так считает, — сказала Оливия.
Он вскинул голову и посмотрел на нее.
— В самом деле? — улыбнулся он уголками губ. — Умная девочка.
— Да, — согласилась Оливия. — Для своего возраста Она довольно сообразительная.
— Это у нее от мамы или от отца? — поинтересовался он небрежно.
Оливия не отвела взгляда.
— От обоих.
Он несколько секунд напряженно всматривался в ее лицо, затем спросил:
— Ты сказала, что ни секунды не верила в мою виновность. Можно узнать почему?
— Потому что я очень хорошо тебя знаю. Конечно, за прошедшие годы ты мог измениться и изменился, но только не в этом, я уверена. Я знаю, что ты всегда любил детей, особенно свою сестренку Верити, помню, как ты горевал, когда она умерла. Я знаю, в глубине души ты так и не смог примириться с ее смертью. Ты бы никогда, ни при каких обстоятельствах не смог обидеть девочку.
Она увидела, как помрачнело его лицо при упоминании о сестре, и поняла, что он до сих пор скорбит о ней.
— Жаль, что тебя не было на суде. Это было бы свидетельство в мою пользу.
— Если бы ты попросил, я бы приехала, — просто сказала она.
— Неужели приехала бы?
— Конечно.
— Спасибо, но я все-таки думаю, что это ничего не изменило бы. Такого довода для судей было бы явно недостаточно.
— Так как же все произошло на самом деле? — поинтересовалась она.
— В тот вечер мы с ребятами из моей группы возвращались с концерта в Лос-Анджелесе и остановились на ночь в Блу-Пойнте, захолустном городишке милях в ста от Лос-Анджелеса. Мы не планировали этой остановки, собирались ехать прямиком в Сан-Хосе, но у нашего автобуса что-то сломалось и нам волей-неволей пришлось там заночевать. Мои ребята здорово набрались, а я весь день плохо себя чувствовал и сразу ушел спать. Не знаю, сколько я проспал, но проснулся от того, что почувствовал страшную жажду, видимо от бутербродов с икрой, которыми нас угощали устроители концерта. Я хотел было достать из своей сумки бутылку минералки без газа, которую всегда беру с собой в дорогу, но обнаружил на прикроватной тумбочке графин с водой и стакан. Я выпил воды и снова уснул. А когда проснулся, кстати со страшной головной болью, то первое, что увидел, это направленное на меня дуло пистолета и рядом с собой в постели девицу лет семнадцати, совершенно голую, прикрывавшуюся простыней. Двое каких-то здоровенных верзил обвинили меня в том, что я совратил их несовершеннолетнюю сестру, которой, как потом выяснилось, даже еще не было пятнадцати, просто она выглядела старше своих лет. Эти двое тут же вызвали полицию и пошло-поехало. Но знаешь, что самое странное и непонятное?
— Что? — спросила Оливия.
— Что экспертиза обнаружила на постели следы спермы, причем это оказалась моя сперма. Ума не приложу, откуда она там взялась, но это стало главным козырем обвинения.
— А что говорила на суде «пострадавшая»? — поинтересовалась Оливия.
— Да она вообще несла какой-то бред, что якобы я ночью вышел в коридор, где она дежурила вместо заболевшей сестры, работающей там горничной, грубо схватил ее и насильно затащил к себе в номер, где и принудил к оральному сексу. — Он стиснул кулаки. — Какой бред! Я не мог этого сделать! Просто не мог!
Оливия успокаивающе положила ладонь ему на руку.
— Конечно, не мог. И не делал. Кто-то очень ловко и подло подставил тебя. Ты не думал, кто это мог бы быть?
— Не думал! Скажешь тоже. Да я уже голову сломал, пытаясь понять, кому и чем я мог так насолить. Недоброжелателей, конечно, хватает, как у любого более или менее популярного артиста, но таких явных врагов вроде бы нет. Не представляю. — Он покачал головой.
— Ну ничего, — успокаивающе сказала Оливия. — Все тайное рано или поздно становится явным. Придет время, и все прояснится. А пока нужно просто набраться терпения и переждать этот трудный период. Все образуется, вот увидишь.
— Ты знаешь это из собственного опыта? — поинтересовался он.
— И из собственного тоже. Мне тоже пришлось пережить нелегкие времена. Сначала, три года назад, тяжело заболел отец. Для лечения ему требовались дорогие лекарства и процедуры, на которые ушло очень много денег. Они, конечно, не спасли его, но помогали облегчить страдания. Мы с Синди переехали сюда, чтобы помогать маме ухаживать за ним. Отец наотрез отказался лечь в больницу, и нам пришлось нанять медсестру, которая проводила курс лечения на дому, а уколы я делала сама. Он умер через восемь месяцев, а еще через полгода от инфаркта умерла и мама. Не знаю, как я все это пережила. — Она грустно улыбнулась. — Единственное, что меня тогда поддерживало, это сознание того, что я должна беречь себя ради Синди. Должна вырастить ее, поставить на ноги. Ведь у нее, кроме меня, никого нет.
— А что же ее отец? Он совсем не помогает тебе?
Оливия прикусила свой глупый язык, но было уже поздно. Теперь придется как-то выкручиваться.
— Видишь ли… в общем… он регулярно предлагает помощь, но я решительно отказываюсь.
— Почему? — удивился он. — Ведь это же его дочь и его святая обязанность обеспечивать ее, хотя бы частично.
— Я предпочитаю быть независимой во всем.
Он пожал плечами.
— Не понимаю. Впрочем, ты всегда была упрямицей. Еще раз прими мои соболезнования по поводу смерти твоих родителей. Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через все эти испытания. — Он действительно сочувствовал ей, хотя не питал теплых чувств к ее покойным родителям из-за того, что они разлучили его с Оливией. Но это давно прошло, а сейчас он сочувствовал ей просто, ну… просто как хорошему человеку. Ну, может, не совсем просто. Он коснулся ладонью ее щеки. — Нелегко тебе пришлось, да?
Она вздрогнула от его прикосновения, но не отстранилась.
— Теперь уже ничего. Все потихоньку налаживается.
Дерек не отрываясь вглядывался в ее черты, такие родные и любимые когда-то, такие близкие и в то же время далекие.
— Оли? — Этим сокращенным ласковым именем он называл ее тринадцать лет назад, когда они еще были вместе и любили друг друга.
— Да? — прошептала она и затаила дыхание в ожидании… сама не зная чего.
— Мне кажется, я хочу поцеловать тебя.
— Только кажется? — улыбнулась она уголками губ.
— Нет, я уверен, что хочу этого.
Оливия молчала, только сердце колотилось в груди, словно пойманный в силки заяц. Не отрывая от нее напряженного взгляда, он придвинулся вплотную, погрузил руку в волосы на затылке, и она, словно загипнотизированная, наблюдала, как медленно, как мучительно медленно приближается его лицо. Когда их губы соприкоснулись, она почувствовала, как сердце ухнуло куда-то вниз и распалось на сотни трепещущих бабочек.
