Джулия Тиммон - Если любит – поймет
Пожимаю плечами.
— Не знаю. Может, это от папы? Он прекрасный специалист, мы с ним большие друзья, и я во многом похожа на него… — Запинаюсь, вдруг подумав о том, не кажусь ли я нескромной. — Я хочу сказать, вероятно отчасти его способности быть психологом передались мне, вот и все…
Максуэлл кивает.
— Да, скорее всего. — Он протягивает мне руку. — Спасибо тебе, Келли. И спокойной ночи.
Я вкладываю в его руку свою, он сжимает пальцы, на миг замирает, медленно притягивает меня к себе и снова останавливается, проверяя, стану ли я сопротивляться. У меня от ликования все замирает внутри. Значит, все-таки дело не в топе… То есть и в таком, как этот — не очень-то сексуальном, — я ему понравилась…
Чувствую на щеке дыхание Максуэлла, и глаза застилает расплывчатая дымка. Взгляд приковывают к себе его губы, и, кажется, если они тотчас не прикоснутся к моим, я…
Максуэлл наклоняет голову и непродолжительно меня целует.
— Спокойной ночи, Келли, — горячо шепчет он и, когда я раскрываю глаза, уже идет прочь.
Среда выдается жаркая и влажная. Элли сегодня до вечера снимается в роликах для телемагазина, рекламирует какие-то чудо-пояса, при помощи которых якобы можно без всякого труда избавиться от целлюлита и лишнего веса, и прочую дребедень. Приезжаю на Пятую авеню в четверть первого, наспех перекусив мороженым и выпив стаканчик колы, смотрю по сторонам и вижу потоки народа, а съемочной команды не замечаю. Ужасно не хочется отвлекать Максуэлла от работы, но что мне остается? Конечно, надо было сразу договориться точнее, но я об этом как-то не подумала.
— Да? — тяжело дыша и чересчур деловито, отвечает на звонок Максуэлл.
Я в первое мгновение теряюсь. Почему он так неприветлив? Может, что-то изменилось?
— Гм… Максуэлл, это Келли.
— А, Келли! — восклицает он, явно стараясь быть поласковее, но его голос дребезжит от напряжения. — Не можешь нас найти?
Слава богу, он хотя бы помнит, что пригласил меня, и подробно объясняет, где находится съемочная площадка. Я прекрасно ориентируюсь в Манхэттене, поэтому, хоть и из-за шума плохо слышу, понимаю с полуслова, куда следует идти, и ничего не переспрашиваю.
— Хорошо, скоро буду. — Закрываю телефон и двигаюсь с потоком людей в сторону парка.
Что-то мне все это не нравится. Не представляю, как можно снимать в такую жару, притом в будний день, когда кругом такая толкотня. Мое внимание привлекает настоящее столпотворение — сотни людей стоят вытянутым кольцом, свистя и что-то выкрикивая. Где-то внутри щелкают вспышки и визжит какая-то женщина:
— Оливер Райдер! Я от тебя без ума, О-о-оливер!
Тут мне становится ясно, что происходит. Съемочную площадку атаковали папарацци и страстные поклонники Райдера и Грейсон.
— Джанин, детка, улыбнись старине Бобу! Ну же! — перекрикивает гул мальчишка лет шестнадцати. Ишь ты! Старина Боб!
Оливеру Райдеру около шестидесяти, но он до сих пор в прекрасной форме, а Джанин примерно тридцать, но выглядит она так, что невозможно определить ее возраст. Конечно, их все обожают и, разумеется, в столь людном и открытом месте тотчас окружили, позабыв о делах.
Теперь понятно, почему Максуэлл так странно ответил. Представляю, в каком он, бедный, напряжении, и начинаю протискиваться сквозь толпу.
— Эй, поосторожнее! — возмущается детина с банкой пива в руке. — Всем охота посмотреть, не тебе же одной!
— Простите, — бормочу я, еще настойчивее пробивая себе дорогу. Прядь моих волос за что-то цепляется. Я дергаю головой, слышу оглушительный вопль, поворачиваюсь и вижу темнокожую девицу в громадных серьгах, такую же рослую, как я, может даже выше. За одну из сережек я и зацепилась. — Прошу прощения, — с глупой улыбкой говорю я, торопливо распутывая волосы.
От несносной жары и влаги моя футболка прилипла к спине и животу, ноги нещадно оттаптывают, народ ближе к середине стоит все плотнее. Когда я наконец пробиваюсь сквозь толпу и выхожу к съемочной площадке, даже страшно подумать о том, как я выгляжу. Мой взгляд падает на Максуэлла, и я тотчас забываю о своей внешности. Он уже в новых очках, но выглядит измученным. Волосы влажные, на лбу поблескивают капли пота. Папарацци лезут прямо в кадр, заботясь лишь о том, как бы сделать побольше снимков. Максуэлл то и дело поднимает глаза к небу и беззвучно двигает губами.
— Еще один дубль! — командует он и в эту минуту замечает меня.
Я улыбаюсь и киваю. Максуэлл делает шаг в мою сторону, но я жестом прошу его не отвлекаться, быстро подхожу сама, на миг сжимаю его руку, и он благодарит меня за незатейливую поддержку быстрым выразительным взглядом. Я снова отхожу.
Максуэлл не сказал, что позвонит и все объяснит после, но слова тут ни к чему, я все поняла и без них. И, знаете, было что-то более интимное в этой коротенькой немой сцене, поэтому у меня в душе, несмотря на гомон вокруг и безжалостно палящее солнце, воцаряется мир и поселяется уверенность в том, что это начало, многообещающее начало новых отношений. И следующего этапа в моей жизни.
Я ёжусь, будто от прохладного ветра, хотя до предела прогретый воздух словно замер.
Начинают снимать новый дубль. Максуэлл погружается в работу и на меня больше не смотрит. Мне это и не нужно, достаточно видеть его и упиваться впечатлением о тех считанных секундах, когда мы обменялись взглядами. Сегодня он в одной футболке и джинсах и смотрится намного естественнее и привлекательнее, хоть трикотажная ткань тоже пропиталась потом и облепила его торс.
— Джанин, у тебя отличная задница! — кричит тот же голос.
Я теперь вижу, кому он принадлежит. Совсем юному долговязому парнишке, который умудрился забраться на дерево и сидит на ветке футах в десяти от Джанин.
Я только теперь осознаю, что тоже могу взглянуть на актеров, и поворачиваю голову. Джанин играет как всегда великолепно. Бесподобен и Райдер, но обоих то и дело отвлекают наглые фотографы.
Бедняга Максуэлл, думаю я, отступая назад и начиная вновь пробираться сквозь толпу — мой перерыв скоро закончится, а опаздывать я не желаю, неприятностей на работе мне и без того хватает. Максуэллу не поможешь ничем — ни словом, ни делом. Но если бы можно было что-нибудь придумать, я даже задержалась бы и мужественно выслушала бы выговор Вайноны. Боже!.. Неужели я влюбляюсь?! Да, по-видимому да… Или дело лишь в том, что я слишком давно ни с кем не встречалась?
Оглядываюсь. Максуэлла уже не видно, только слышен сквозь шум других голосов его баритон. Он говорит громко, но не кричит, как в день нашего знакомства, хотя в такой суете мог бы позволить себе не сдерживаться.
