Джулия Тиммон - Если любит – поймет
— Обещаю, — говорю я. — Ладно, пап. Мне пора бежать. Люблю тебя.
— И я тебя, золотце.
Вообще-то никуда мне не надо бежать. Перерыв, можно сказать, только начался, к ланчу я еще даже не притронулась и потом, поскольку Вайноны в офисе нет, могу с чистой совестью минут на десять опоздать, мне никто слова не скажет. Я схитрила лишь потому, что не желаю разговаривать о Нине, а папа, если бы мы не прекратили беседу, наверняка снова упомянул бы о ней.
Неторопливо съедаю салат и только приступаю к десерту, когда снова звонит телефон. Смотрю на экранчик с замиранием сердца: увы, это опять не Максуэлл. А мама. С ней последние несколько лет я общаюсь без особой охоты.
— Здравствуй, милая!
— Привет, мам!
— Как дела?
— Все хорошо, — равнодушным тоном отвечаю я.
— Есть какие-нибудь новости?
— Нет, никаких.
— Живешь там же, работаешь на прежнем месте, замуж не собираешься?
— Да, да и нет, — говорю я.
— Ну и слава богу.
Какое-то время молчим. Наверное, и мне следует спросить, как поживает мама, но я как обычно решаю: раз она говорит вполне радостным голосом и регулярно звонит, значит, все в полном порядке.
— Я немного занята, мам. Созвонимся потом, ладно?
— Конечно. Я люблю тебя.
— Пока.
Раньше напоследок она непременно спрашивала, как отец. А с некоторых пор перестала им интересоваться — может, из чувства вины, а может, ревнует его к Нине и жалеет, что в свое время сглупила. Или по каким-то другим причинам. Мне, если честно, все равно. Доедаю ланч и плетусь в офис. До конца рабочего дня еле дотягиваю.
В третий раз телефон звонит, когда я, смертельно уставшая, вхожу в квартиру.
— Алло? — На экран я уже даже не взглянула.
— Келли?
Максуэлл. Наконец-то! Мою разбитость как рукой снимает, хочется издать торжествующий вопль или станцевать победный танец.
— Да?
— Привет, это Максуэлл.
— Я узнала.
— Очень рад. Какие у тебя планы на завтра? — таинственным голосом спрашивает он.
— Пока никаких, — говорю я, вздыхая с облегчением. Меня уже одолевали страшные мысли о субботе в полном одиночестве и в мучительных раздумьях про свою несчастную долю.
— Тогда я приглашаю тебя к себе, на креветки с чесночным соусом собственного приготовления. Конечно, ими можно отравиться, но я предупреждаю заранее. Что скажешь?
— Мм… — произношу я, прикидываясь, что тщательно обдумываю его предложение. — Пожалуй, я соглашусь, но лишь в том случае, если ты включишь в меню противоядие.
— Вообще-то если я затеваю кого-нибудь отравить, — со всей серьезностью произносит Максуэлл, — то довожу дело до конца, но в особых случаях…
Мы оба смеемся.
— Жду тебя к семи, — говорит он. — Записывай адрес.
Я в счастливой суете хватаю с телефонного столика блокнот и карандаш и более размашистым, чем обычно, почерком записываю номер его улицы и дома.
— С опоздавших по заведенным в моем доме правилам взимается штраф, — прибавляет Максуэлл. — Поцелуй.
— Куда тебя чмокает молочник? — спрашиваю я. — Если приезжает позднее, чем положено?
Максуэлл смеется.
— В пупок.
— Бесподобно.
— Шутка, — говорит он. — Мое правило распространяется только на молоденьких женщин с зелеными кошачьими глазами.
4
Рассчитываю время так, что жму на кнопку звонка у двери Максуэлла ровно в семь часов. Он открывает с хитрой улыбкой на губах.
— Испугалась, что придется платить штраф?
— Просто не люблю опаздывать, — говорю я, чуть прищуривая глаза.
— Жаль. А я так надеялся…
Он делает шаг в сторону и шире раскрывает дверь, приглашая меня войти. Мы обнимаемся и целуем друг друга в щеку.
— Чувствуй себя как дома. — Он обводит широким жестом оформленную по-мужски сдержанно гостиную.
— Но не забывай, что в гостях? — спрашиваю я, рассматривая стойки с дисками и стопки журналов на полке.
— Об этом лучше забудь, — говорит Максуэлл посерьезневшим тоном.
Я перевожу на него взгляд, и он быстро отворачивается, похоже от легкого смущения.
— Пожалуйста, присаживайся.
— Спасибо.
В гостиной два дивана. Один обтянут черной кожей, строгий и солидный, почти офисный, второй — светло-серый, невысокий и мягкий. Делаю шаг к светлому, но почему-то передумываю и сажусь на черный. На улице жара, но у Максуэлла работает кондиционер и царит приятная прохлада, так что ноги не вспотеют и на диванной коже не останется лужиц пота.
— Ужин почти готов, — произносит Максуэлл голосом театрального актера. — Бокалы на месте. — Он указывает на стол в дальнем конце комнаты, на котором красуются приборы и бокалы. — Осталось подумать о художественном оформлении сцены. — Где ты сядешь?
— Где скажешь.
Максуэлл машет перед собой рукой с поднятым вверх указательным пальцем.
— Нет-нет. Выбирай сама. Слово гостя у меня в доме закон.
С улыбкой подхожу к столу и делаю вид, будто всерьез задумываюсь, какое выбрать место. Они в общем-то одинаковые, разница лишь в том, что рядом с одним большая стеклянная дверь и за ней высокие деревья на заднем дворе. А за вторым стулом — стена и высокий комод.
Сначала мой выбор падает на место у двери, но тут в голову приходит мысль, что лучше пусть на фоне деревьев сядет Максуэлл. Буду время от времени поглядывать на зеленую листву, чтобы окончательно успокоиться после сумасшедшей недельки.
— Вот здесь, — говорю я, уверенно подходя к стулу у комода и кладя руки на высокую мягкую спинку.
Максуэлл хлопает в ладоши.
— Прекрасно. — Он обходит стол, становится по другую сторону, оценивающе смотрит на меня и на все, что меня окружает, и прищуривается.
— Молодая женщина с тонкими и благородными чертами лица, волшебными глазами и прирожденной чуткостью впервые приходит к чудаковатому и немного тронутому умом режиссеру-новичку. Который нуждается в ее помощи, чем-то притягивает и, надеюсь, гм… не совсем ей безразличен. Верно?
Мои щеки розовеют от легкого смущения. Я негромко смеюсь в ответ.
— В прикрасах она не нуждается, — продолжает Максуэлл, но обстановка должна отражать ее натуру, соответствовать настроению. А что в ее душе? Предположим, волнение, огонь молодости, жажда разгадать возникшие на пути загадки… — Он в задумчивости поджимает губы, сильнее щурится и поднимает указательный палец. — Придумал. Я на пару минут отлучусь. А ты пока садись.
Он стремительно уходит, возвращается с двумя прозрачными красными вазами, ставит их на комод прямо за моей спиной, берет с книжных полок два небольших ночника, располагает их позади ваз и включает. Пространство вокруг комода озаряется магически красным сиянием.
