Елена Арсеньева - Царица любит не шутя (новеллы)
Над сооружением диковинки трудилась специальная комиссия под председательством строптивца Волынского…
При воспоминании этого имени Бирон нахмурился. Вот уж воистину — в каждой, даже самой большой бочке меду непременно размешана ложка дегтя! Образ кабинет-министра Артемия Петровича Волынского, выходца из древнейшего рода Боброк-Волынских, породнившихся с Рюриковичами, помешанного на знатности своего происхождения (оно совершенно затмевало ордынских выскочек Нарышкиных, да и Романовых, если на то пошло!) и закончившего жизнь на плахе, с вырванным языком, — этот образ не то чтобы тревожил совесть фаворита, однако был неприятным воспоминанием. А впрочем, философски пожал плечами Бирон, вольно же было Волынскому, обласканному властью, имевшему неограниченное влияние на государственную политику, получавшему карт-бланш на все свои начинания, этак-то занестись, чтобы самому срубить сук, на котором он сидел! Он непомерно гордился и своим родословием, и мечом, который будто бы служил на Куликовом поле, и герб свой украсил… императорскими эмблемами. Без шуток — он именно в себе видел следующего русского государя…
Когда встал вопрос, за кого выдать замуж Анну Леопольдовну, племянницу императрицы, дочь герцогини Мекленбургской и будущую мать будущего наследника русского престола (Анна заставила народ и армию присягнуть младенцу Иоанну Антоновичу, когда его, как говорят русские, еще и в заводе не было), сыскалась среди европейских дворов только одна кандидатура: анемичный, невзрачный Антон-Ульрих Брауншвейгский. Зная, насколько он неприятен Анне Леопольдовне, Бирон предложил в женихи своего старшего сына Петра. Племянница императрицы возмутилась. Она — принцесса, а ей в женихи — кого?!. Русское дворянство полезло вон из кожи, когда прознало о самонадеянности Бирона. Анна Иоанновна тоже сочла сие неудобным, несмотря на то что очень любила Петра. Еще бы ей не любить его!.. Но для всех он был всего лишь сыном мелкого курляндского дворянина, вознесенного судьбой, а матерью его официально считалась молчаливая Бенигна-Готлиба. Недопустимо видеть сына Биронов почти на престоле!
Поддержка императрицы вскружила голову Волынскому, и он начал принимать желаемое за действительное. Он уже видел Бирона отвергнутым, свергнутым, сосланным или даже казненным, уже видел себя на его должности канцлера, а может быть, и… При этом он делал заметки на страницах Тацита и проводил параллели между Мессалиной и государыней Анной. Как раз в это время зашло дело о выплате компенсации полякам за пребывание русских войск на их территории. Бирон находил требование поляков основательным. Волынский во всеуслышание упрекал Бирона в ничтожестве и пособничестве врагам империи… Цеплялось одно за одно, казалось, Анна прислушивается к кабинет-министру. Бирон не находил себе места от беспокойства, ибо здоровье императрицы уже тогда внушало серьезные опасения. Что будет с ним, с семьей, если Анна вдруг умрет? Он поставил вопрос ребром: «Волынский или я!» В результате выбора любящей императрицы кабинет-министр оказался в застенке, где очень скоро признал обвинения во взяточничестве и мошенничестве. Впрочем, поговаривали, будто он злоумышлял и против жизни государыни — посланники иноземных государств в своих депешах наперебой доносили по своим дворам о «сонном снадобье, которое обвиняемый приготовил для императрицы, чтобы погрузить ее в вечный сон, дабы ничто не мешало ему взойти на престол»… Это Волынский всячески отрицал, и доказательств, кроме предположений и опасных слухов, не сыскалось никаких. Поэтому мучительная смерть на колу была заменена милосердным отсечением головы.
А может быть, дело вовсе не в милосердии. Танцевать на балах менуэт, слушать итальянские арии — и сажать на кол бывших министров… воля ваша, оно как-то не стыкуется. Не клеится. Не смотрится рядом. Не сочетается. Шибко варварством отдает!
Потрясение, вызванное смертью Волынского, утихло в обществе на диво быстро. А Бирон вспомнил, что громко негодовал князь Шаховской. Однако после того как фаворит императрицы назначил его полицмейстером, любезно принял и напоил кофеем, бывшим еще редкостью, благородное негодование Шаховского исчезло, словно его корова языком слизнула, как любят говорить русские.
А еще они любят говорить о том, что цыплят по осени считают…
Бирон угрюмо подумал, что Клио, эта несправедливая, легкомысленная и довольно-таки продажная девица[52], в будущем непременно станет возвеличивать «невинную жертву иноземцев». А между тем следственная комиссия, которая вела дело Волынского, состояла исключительно из русских, ее членами стали даже два зятя кабинет-министра. Да и не было, не было голимой неправды в обвинениях, возведенных против «страдальца» Артемия Петровича! Еще в бытность его в Казани против него было назначено судебное следствие по обвинению в краже церковных драгоценностей. Вдобавок он засек до смерти множество людей безо всякой причины и убил пятнадцать человек выстрелами из пушки со своей канонерки. Следствие еще тогда требовало для него самой строгой кары, так как всплыл случай с одним купцом, с которого Волынский требовал взятку, а когда тот отказался, то повелел его раздеть, обернуть сырым мясом и отдать на растерзание собакам. А жестоко избитый — в приемной императрицы! — за пустяшный стишок поэт Тредиаковский? Волынский бил его «по обеим щекам, всячески браня, правое ухо оглушил, а левый глаз подбил, и чинил это в три или четыре приема»… В Петербурге после его ареста выяснилась растрата в семьсот тысяч рублей в конюшенном ведомстве, которым он заведовал. Среди его многочисленных дворовых находились два его незаконных сына, записанных им крепостными и несших общую участь…
Вот-вот, к вопросу о сыновьях! Уж лучше самонадеянно, как он, Бирон, требовать брака своего сына с наследницей русского трона, чем записывать его крепостным крестьянином и обрекать на неисчислимые страдания, которое терпит в России это сословие!
Ну а что касаемо Ледяного дома… В ледяную спальню после пышного пира с шутовскими почестями привели князя-шута Михаила Голицына по прозвищу Квасник и уродливую калмычку Буженинову. Дом был выстроен в честь их свадьбы, молодым предстояло провести ночь в ледяной постели, и нарочно поставленная стража стерегла, чтоб не вздумали уйти до рассвета.
Ничего, насмешливо скривил губы Бирон, они пережили эту ночь! Судя по тому, что Буженинова вскоре забеременела, для согреву был избран самый надежный и действенный способ. А чудеса Ледяного дома вскоре поблекли перед новыми развлечениями пышного двора императрицы Анны.
