Елена Арсеньева - Дамы плаща и кинжала (новеллы)
— О присутствующих не говорю! — расхохотался молодой человек, и на некоторое время дама и ее кавалер приняли ту позу, в которой Буше запечатлел Геркулеса и Омфалу на своей знаменитой картине.
Наконец, разомкнув объятия, «Геркулес» проговорил:
— Впрочем, что касается ума, здесь вам, Дороти, нет равных. И вы, само собой, очаровательны, иначе вам не удалось бы сделать меня своим покорным рабом. Однако Кэрол веселила меня своей изобретательностью. Например, что посылают романтические дамы своим возлюбленным на память? Ну, ну, подсказываю: что они перевязывают какой-нибудь красивенькой ленточкой и вкладывают в изысканный конвертик?
— Прядь волос? — перебила дама, которую и впрямь звали Дороти, Доротея, а иногда даже — Дарья…
— Правильно, прядь волос. Но откуда они срезают эти волосы? — не отставал ее кавалер.
— То есть как? — растерялась Дороти. — Конечно, с головы, откуда же еще?!
— Ага! Откуда еще… — передразнил молодой человек. — То-то и оно, что Кэрол срезала их не с головы, а отсюда! — и он положил руку своей даме на то хорошенькое местечко, на котором у всех без исключения женщин растут только кудрявые волосы.
Дороти оцепенела — не то от изумления и впрямь редкостной изобретательностью леди Кэролайн Лэм, не то от тех движений, которые выделывали шаловливые пальцы ее кавалера.
— Ну, про то, как она, замаскировавшись под пажа, сопровождала мою карету, когда я не захотел взять ее с собой на бал, вы, конечно, знаете, — рассеянно пробормотал кавалер, все больше увлекаясь своим занятием. — И несла мой зонтик, когда мне являлась охота прогуляться под дождем — совершенно так же, как в Древнем Египте рабы носили зонтики за своими господами.
— А вы убеждены, что зонтики изобрели в Древнем Египте? — слабо выдохнула Дороти.
— Ну, в Древнем Китае, какая разница? Там я еще не был, поэтому не могу утверждать наверное, — свободной рукой отмахнулся молодой человек, который и впрямь был известен как страстный путешественник, а не только как страстный любовник. — Наверняка стало достоянием гласности и то, что бедняжка Кэрол пыталась покончить с собой на одном из светских приемов. Но вряд ли вам известно, что она клялась убить меня, если застанет на месте преступления, а также убить ту, которая окажется в это время со мной…
И в точности в это мгновение снизу, из прихожей, раздались гулкий стук в дверь и истерический женский крик:
— Отворите! Отворите немедленно!
— Неужели Кэрол? — с изумлением, однако без особой тревоги произнес молодой человек. — Накликали, вот как это называется.
Дороти отшвырнула со своих кудряшек его руку, будто заигравшуюся кошку, и резко села, подтянув к подбородку стройные колени:
— Кэролайн Лэм?! Здесь?! Боже, я погибла…
— Не тревожьтесь, моя прелесть, — пробормотал «Геркулес», явно наслаждаясь страхом своей «Омфалы». — После ее предыдущего вторжения у меня укрепили дверь, сменили замки и засовы. Черный ход тоже должным образом защищен. Так что мы вполне можем продолжить… ха-ха!.. обсуждать странности Кэрол, пока она будет пробовать на прочность мои двери.
— О боже, ну и вопли! Лорд Мельбурн должен держать свою женушку в Бедламе,[66] а не позволять ей в одиночестве шататься по Лондону! — Дороти соскользнула с постели и метнулась в приоткрытую дверь гардеробной. — Простите, дорогой, но я вынуждена вас покинуть. Своими криками эта ваша «нелепая, ошеломляющая, колдовская» Кэрол разбудит и мертвого. Мне совсем не улыбается, выйдя на улицу, увидеть тут полгорода. Того и гляди наткнешься на знакомого!
— Особенно после выхода вчерашнего карикатурного листа Крукшенка[67], который вас и впрямь прославил на весь Лондон, — пробормотал «Геркулес», который явно обиделся на «Омфалу» за трусость и, по свойственному ему злопамятству, хотел ее во что бы то ни стало уязвить побольнее. — Неужели вы еще не видели нового листа? Ну так взгляните скорей!
Не озаботясь прикрыть наготу, он дохромал до бюро и вынул из верхнего ящика небольшой лист.
Дороти в это время уже успела буквально вскочить в простенькое темное платье, благо дамские туалеты описываемого времени еще не расстались с античной простотой, которая вошла в моду на исходе XVIII века, и вполне дозволяли обходиться без корсета и даже без избытка нижнего белья, особливо ежели дама была столь же стройна, как героиня нашего повествования. Однако, взглянув на сей лист, она увидела, что именно ее стройность и стала предметом насмешки мистера Крукшенка. Дороти увидела себя изображенной в бальном платье, кружащейся в вальсе с чрезвычайно толстеньким (именно про таких говорят: «Поперек себя шире!») и низеньким (он едва достигал ее груди) кавалером. Внизу значилась подпись художника и название карикатуры: «Longitude and breadth of St. — Petersburg».[68]
При всей гротескности рисунка Дороти сразу узнала в толстяке князя Петра Борисовича Козловского. Назначенный русским полномочным посланником в Сардинию, он отправился туда морем, через Швецию и Англию, однако задержался в Англии почти на полгода. Блестящий собеседник и танцор (несмотря на свою поистине карикатурную внешность), он был завсегдатаем балов, на одном из которых и сделался замечен Крукшенком. Разумеется, карикатуристы не льстят предметам своих насмешек: Козловский был поистине «широтой», а его дама — уж такой «долготой», что ничего более долгого невозможно было себе представить!
У Дороти на мгновение даже дыхание сперло от злобности карикатуры, но по губам промелькнула самая развеселая усмешка. Во-первых, сейчас не было времени предаваться переживаниям, а во-вторых, «Геркулес» слишком уж жадно наблюдал за реакцией «Омфалы». О, его злоехидство было прекрасно известно всем его любовницам!
«Долгота и широта»! — возмущенно подумала Дороти и метнула в сторону кавалера зоркий взгляд. — Уж не ты ли придумал заголовок для этой карикатуры? А сам-то! Сам-то…»
Лондонские дамы не уставали судачить о том, что сей любимец Фортуны, муз и женщин до недавнего времени страдал ожирением (он весил чуть ли не 16 стоунов)[69] и был вынужден соблюдать строгую диету, ежедневно принимать до двадцати видов лекарств и заниматься физическими упражнениями. Конечно, теперь он обладал роскошными мускулами, славился, несмотря на хромоту, как великолепный боксер и пловец (во время путешествия по Греции и Албании однажды на спор переплыл Дарданеллы), но все-таки был, был, был раньше толстяком еще и пообширней Козловского!
Угрожающий треск, раздавшийся с первого этажа, прервал размышления.
