Джоанна Бак - Дочь Лебедя
Он смотрит на свой браслет или на мою руку? Не знаю.
— Сувенир из Кении.
Он не изменился. Смерть должна улучшать людей.
Он вздыхает, кашляет и поворачивает лицо к окну, к яркому свету. Он сдвигает брови, его глаза блестят, он идет к окну странной, незнакомой походкой.
Дневной свет очень яркий — теперь я вижу, что его лицо покрыто морщинами, зубы пожелтели, а кожа на шее обвисла и задубела. Он постарел. Должно быть, он действительно жив. Это не тот Феликс, которого я знала.
— Я знал, что это когда-нибудь произойдет, — говорит он. — Сильви говорила мне, что ты здесь.
Он смотрит в сторону, не хочет смотреть на меня.
— Сильви все время знала, что ты не умер?!
— Да.
— И она видела тебя все эти годы…
— Я для нее ничего не значу, но есть Клаудиа.
— Но почему она мне никогда не говорила, что ты жив?
Он смотрит в окно. Молчание.
Он оглядывается с хитрой улыбкой.
— А что она говорила, когда ты ее спрашивала?
— Я никогда не спрашивала ее, я не могла…
— Почему?
«О Господи, Феликс. Потому что я думала, что убила тебя. Нет, я не могу сказать этого. Ты — доказательство того, что мое желание не убивает, но я не могу сказать об этом».
— Потому что… — говорю я вслух. А я-то думала, что я храбрая.
— Флоренс, — говорит он, — если бы ты только сказала мне свое настоящее имя, когда мы познакомились, все было бы иначе.
14
Я зашла домой за кольцом; Бена не было. Оно лежало в маленькой желтой коробочке в спальне. Кровать была заправлена, а на прикроватном столике стоял цветок в вазе. Никогда раньше у нас здесь не было цветов.
Возник внезапный порыв: положить, как обычно, ключи на кухне, включить телевизор, приготовить чашечку чаю, лечь на кровать и посмотреть вечерние новости… Притвориться, что последних дней и последних недель не было, а когда вернется Бен, поболтать с ним за обедом. Не о темных волосах Кейти на подушке рядом с ним и не о том, как я хотела уйти. Я пыталась осознать: что следует делать и куда следует идти, и есть ли вещи, которых можно избежать. И что правильно, а что неправильно?! Ответа, конечно же, не было, не было внутреннего голоса, не было ничего знаменательного даже в книге, которую я взяла с полки и открыла наугад. Я точно знала, что хочу уйти.
И я ушла, не оставив записки, мне нечего было сказать. Привратник передал мне посылочку из Парижа; отец, должно быть, послал ее в тот же день, когда я уехала. Я машинально положила ее в сумку. Сейчас мне не хотелось знать, что там. Что в ней такого срочного, что стоило отправлять ее следующим самолетом? Может быть, деньги? Мне не нужны деньги от Джекоба.
По дороге к миссис Рассел я купила букет пионов. Когда я вошла в дом, я увидела, что гостиная очень даже приветлива. Эта незнакомая большая комната была местом, которое я хотела узнать и обжить, потому что здесь я могу чувствовать себя в безопасности. А большой черный телефон принес мне добрые вести однажды, и такое может случиться еще раз.
Я отдала пионы Кармен и попросила поставить их в вазу. Поднялась в розовую спальню, достала новые простыни и застелила ими постель; одеяло я убрала: было слишком жарко. Кровать выглядела прохладной, белой и простой, как операционный стол. Прохладные простыни, саван для Феликса, чтобы похоронить его смерть.
— Вам помочь? — спросила Кармен. Она стоит в дверях.
Я почувствовала головокружение и заметила по часам, что уже пятый час.
— Я постелила свои простыни, — сказала я, как будто всегда так делала.
Я забыла перекусить по дороге и попросила Кармен разогреть что-нибудь из морозильника.
— Что бы вы хотели? — спрашивает она.
— Не знаю. Решите сами, что-нибудь повкуснее. И еще немного хлеба с маслом и полбутылки вина.
Я ела одна, торопливо, на подносе, в гостиной.
После того как я отнесла поднос Кармен, я вернулась в гостиную и села на диван, рассматривая пионы в голубой вазе, через несколько минут я уже знала, что жду Феликса, опять жду Феликса, и кровать ждала его наверху.
Раздался телефонный звонок; я увидела, как мигает лампочка.
— Флоренс. — Я никогда не слышала, как он произносит мое имя по телефону.
— Феликс. — Просто произносить его имя уже было чудом. Он сказал мне, что он в центре города.
— Я хочу приехать к тебе, — сказал он. — Где находится твой дом?
Я окинула взглядом гостиную и посмотрела наверх. Он придет и увидит цветы, которые стояли у меня в Париже. Я сделала все, чтобы остановить время, но… правильно ли это?
— Давай где-нибудь встретимся, — предлагаю я.
Молчание. Я продолжаю:
— Возле Центрального парка есть маленький отель, где мы могли бы встретиться. Там два входа, войди с Пятьдесят восьмой улицы. — Я сообщила ему название отеля и сказала, что буду там через час.
Я не хотела встречаться с ним здесь.
После того как он позвонил и мы договорились встретиться, я окончательно поверила, что он жив. Я должна увидеть его хотя бы раз, прежде чем моя жизнь пойдет дальше.
Я поднялась наверх, нарумянила щеки и подвела глаза, но потом все смыла, потому что стала похожей на него.
Я услышала, как звонит дверной колокольчик; я на секунду испугалась, что это пришел он, но услышала, как Кармен спрашивает: Эллис? Эллис?
Я вышла. Это был посыльный с большим свертком.
— Это я, Кармен, — крикнула я. Она удивленно посмотрела на меня, кивнула и подписала желтый бланк. Потом взяла сверток и отдала его мне. Это был букет желтых роз, в него была вложена карточка. Я не уверена, что люблю желтые. На секунду я вообразила, что они от Феликса. На карточке было написано: «Можем ли мы сегодня вечером пообедать в подходящее время? Эти поздние часы убивают меня» — и подпись «Пол».
«Может быть», — подумала я.
Я быстро добралась до отеля. У меня в сумочке было кольцо, я принесла его Феликсу.
Я прошла через мраморный вход, пол был песочного цвета, такой скользкий и блестящий, что я поскользнулась и чуть не упала.
Феликс уже ждал меня, сидя в одном из кресел возле маленького стола в центре холла.
Он пил пиво. Подошла официантка, я заказала тоник и посмотрела на его ноги — не на него, а на его ноги.
— Когда это случилось? — спросила я.
Он подвинул здоровую ногу к больной, смущенный своей немощью.
— В ней полно металла, — сказал он.
— Это случилось в Италии? — спросила я, боясь услышать ответ.
— Нет, — сказал он, усаживаясь поудобнее, — в Кении.
— Ты уверен? — переспросила я. — Когда? Как?
— Я был в «Лендровере». Это было шесть лет назад. «Лендровер» перевернулся. Я лежал в больнице четыре месяца.
