Джойс Дингуэл - Вкус любви
— Вы скоро, Джина? — раздался за дверью его голос.
— Я… сейчас — Джина втиснулась в своей теннисный костюмчик, ополоснула лицо, прикоснулась помадой к губам и выскочила наружу.
— Кто первым добежит до корта? — вызвал ее Майлз.
Когда они вышли из дома, рука Майлза как бы случайно коснулась ее руки. Оставив свои сомнения на потом, Джина побежала по влажной от росы траве, вдыхая пахнущий апельсинами утренний воздух, рядом с высоким стройным мужчиной, подстраивавшимся под ее шаг. Славный получился кросс в этом свежем, новорожденном мире. Они уже задыхались, когда добежали до корта.
— Привет! — крикнул Тони. — Вам следовало бы беречь силы.
— Ты опередил нас? — выдохнула Джина.
— Проклятье! — произнес Майлз тихо, но достаточно отчетливо.
Тони не дал им отдохнуть. Майлза он поставил отрабатывать более мощную подачу, бросая то на него, то на Джину оценивающие взгляды, но вскоре, увлекшись тренировкой, позабыл обо всем остальном.
Когда они шли на завтрак, он все же втиснулся между игроками и даже понес ракетку Джины, а другой рукой обнял девушку за плечи. Тони никогда не выказывал своей любви публично, и Джина, раньше жаждавшая этого, как подтверждения их отношений, сейчас почувствовала себя неловко от такого жеста и особенно от быстрого, все замечающего взгляда нового шефа, словно усомнившегося в искренности этой невинной ласки одним лишь поднятием бровей.
Видевшая их возвращение Барбара сделала ей тайный знак, который Джина демонстративно проигнорировало. На Бэб это не подействовало, и она шепнула Джине: «Что дальше?»
Ответить на этот вопрос Джина не могла еще несколько часов, ибо пропал медвежонок, которого Джонатан считал своим братиком.
— Джонатан, он должен быть в своей берлоге.
— Не-а. — Джонатан был малословен.
— Значит, его положили в другой шкафчик.
— Не-а.
— Пойдем поищем вместе.
Джонатан оказался прав. Она проверила шкафчики для книг, кубиков и железной дороги, под каждой кроваткой. Она даже обыскала комнаты школьников: только потому, что тебе исполняется семь, восемь или девять лет, ты не перестаешь тискать плюшевого мишку. Но Эдварда нигде не было.
— Я думаю, он умер, — сказала Филиппа, стараясь заполучить Джину для себя, чтобы ты вырезала ей платья для куколок. От ее заявления Джонатан не расплакался, с чем Джина справилась бы, а только побледнел и даже не произнес свое обычное «не-а».
По классификации отца, Джонатан относился к наихудшим случаям. Он пережил нечто более тяжелое, чем смерть родителей — их развод, после которого они просто перестали его навещать. В отличие от других, Джонатан не надеялся на то, что они приедут, а боялся этого. Его страшно пугали громкие звуки, и когда дети ссорились или смеялись, он закрывал уши своими маленькими ладошками.
Вероятно поэтому он не был ни «маминым», ни «папиным», как привыкли подразделять детей Бэб и Джина — у старого зава имелись более научные термины для описания эмоциональных потребностей таких малышей. Поскольку Филиппа не отходила ни на шаг от Джины, ее считали «маминым» ребенком; Тимоти и Пол тоже были «мамиными».
Но Джони отличался от них. Он знал своих родителей, но они не произвели на него должного впечатления. Любовь, с которой рождается каждый ребенок, в Джонатане не проявлялась ни к одному человеческому существу. Он обратил ее на медвежонка Эдварда.
— Я должен найти своего братика. — Это необычно длинное для Джонатана предложение лишь подчеркивало переживаемый им стресс.
— Мы его найдем, дорогой, — заверила его Джина. Но где?
Она оставила малыша на попечение Филиппы и разыскала Бэб, которая, слава Богу, относилась к детям также, как и она.
— Пропал Эдвард, — объяснила она.
— Черт!
— Может, один из твоих взял его?
— Может быть. Дай-ка подумать. Да, вчера на прогулку его брала Мириам. Мири, дорогуша…
Шесть лет назад Мириам оставили на крыльце городской конторы Бенкрофта, и ее направили сюда, посчитав, что она нуждается в свежем воздухе. Она ответила: «Да, я брала Эдварда с собой, но потом устала и дала его вам понести».
— Верно, — нахмурилась Бэб. — Помню, я положила его на камень. — Она сказала, где именно, и Джина пустилась на поиски.
На полпути ее догнал Тимоти:
— Барбер… — так выговаривали малыши имя Барбары — вспомнила, что принесла Эдварда.
Джина повернула назад.
Барбара сказала, что Дина несла Эдварда, когда Люси Мариот, жена одного из садовников, пришла пригласить на чай четырех малышей.
Джина позвонила Люси и узнала, что медвежонка действительно оставили у нее.
— Все в порядке, — порадовала Джина Барбару. — Возьму велосипед и съезжу за ним.
Как всегда, Люси захотела, чтобы она побыла у нее немного. В ее саду не часто появлялись посетители. Джина выпила чаю с Люси и, волнуясь за Джонатана, спросила о медвежонке Эдварде.
Люси прошла в дом и вернулась с одноухим слоненком.
— Лично я считаю его отвратительным, но я же не ребенок.
— Но это не Эдвард, — простонала Джина. — Люси, неужели ты не заметила, что это не медвежонок?
— Я только заметила, что это игрушка. Я страшно сожалею, Джина, ты выглядишь такой озабоченной.
— Еще бы. Джони трудный ребенок. Если не возражаешь, я поеду.
Она нажимала на педали, думая, куда еще мог подеваться медвежонок, когда из-за угла вынырнула машина. На такой узкой дороге нужно было строго придерживаться своей стороны. К счастью, автомобиль ехал медленно, и Джина успела свернуть в канаву.
Машина была того же серого цвета, что и костюм нового шефа. Джина увидела подходящего к ней Майлза Фаерлэнда. Он был в ярости, и девушка пожалела будущих хулиганов из числа старших детей приюта. Нелегко же им придется!
— Вы не пострадали? — спросил он и, убедившись, что она в порядке, обрушился на нее: — Беспечная глупышка, почему вы ехали так неосторожно?
Она заслужила такое обращение, но сейчас, волнуясь за Джонатана, посчитала выговор несправедливым.
— Я езжу так, как хочу, — огрызнулась она.
— Ну, нет. Не только ради вашей же безопасности, но и ради безопасности других, вы не должны так ездить. Вы могли вынудить меня съехать в кювет, а машину не так-то легко извлечь оттуда. — Он поднял велосипед и потянулся к ее руке, которую она держала за спиной, пряча кровоточащую ссадину.
— Так вы все же пострадали…
— Вовсе нет. Всего лишь пустяковая царапина.
— Маленькая глупышка, — повторил он.
К ее стыду, на глаза навернулись слезы. Она отчаянно пыталась скрыть их, но они предательски покатились по щекам. Он взглянул на нее с удивлением:
