Путь к сердцу (СИ) - Айрон Мира
— Прекрати, — серьёзно попросил Николай.
— А что так? — удивился сосед.
— Отстаньте от Тани!
— А если нет? Что будет?
— Доведёшь, тогда и узнаешь, что!
— А ты, Никола, кто будешь Татьяне Васильне? Отец? Дедушка? Дядька? Старший брат, может?
— Мы друзья детства, и я никому не позволю обижать Таню.
— А с чего ты взял, что Татьяну Васильну кто-то собирается обижать? Совсем наоборот. А сказку про друзей детства оставь для Риммы.
Николай, сдерживаясь из последних сил, тяжело дышал, гневно глядя на Жору.
— У тебя дым из ноздрей сейчас повалит, — лишь усмехнулся тот. — Ты свою физиономию не видишь со стороны всякий раз, когда приходишь в столовую. То красный, то бледный весь. Что у вас с Татьяной? Вот, возьми и рассказывай.
Жора протянул Николаю пачку с папиросами.
… — Мдаааа, — многозначительно произнёс Георгий некоторое время спустя и глубокомысленно затянулся. — Поправь меня, если ошибусь. Такая женщина приехала за тобой в даль дальнюю, а ты ей дал от ворот поворот только за то, что когда-то в пятнадцать лет она не ответила на твои чувства, не полюбила тебя в ответ и не разглядела твою лучшесть? И в семнадцать лет не полюбила и не разглядела? И вправду бессовестная, так её! Ведь обязана была сразу полюбить, если ты полюбил!
— Жора, ты надо мной смеёшься? Потешаешься? — сжал кулаки Николай.
— Нет, я удивляюсь, Коля, — абсолютно серьёзно заговорил Георгий. — Я редко в людях ошибаюсь, и ты мне казался цельным человеком, настоящим мужиком. А теперь… Прости, но я не знаю даже. И хотя я тебя по-прежнему уважаю, отношусь хорошо, мне очень хочется, чтобы Татьяне Васильне приглянулся кто-то более серьёзный, а ты продолжай сидеть тут и обижаться.
Николай вдруг как-то обмяк, с него разом слетели весь гнев и пыл. Взял из пачки ещё одну папиросу и уставился в окно, за которым сумерки сменялись ночной мглой.
— Не обижаюсь я, Жора. Как объяснить?
Николай снова оживился и заговорил торопливо, горячо.
— Наверное, ты прав в том, что я трус. Я и есть трус!
— Эээ нет, я такого не говорил! — возмущённо воскликнул Георгий и тоже взял следующую папиросу. — Вот трусом я тебя точно не считаю!
— Значит, я сам это говорю, — махнул рукой Николай. — А с Риммой мы расстались почти три недели назад. Я не люблю её, так ей и сказал. Попросил прощения. Вот она теперь очень обижена, хотя когда у нас всё начиналось, мы договаривались, что отношения взрослые, и никто никому ничего не должен.
— Ишь ты какой! — усмехнувшись, покачал головой Жора. — Хотя почти все мы такие, что уж! Понятно, что Римма тебе наобещала с три короба, на всё согласилась, лишь бы тебя заполучить, а сама всё равно надеялась. А я-то думаю, что это ты все вечера, когда я не в ночную, за книжками сидишь! А ты, оказывается, всегда теперь за книжками, сделал сознательный выбор! А вокруг Риммы уже один из молодых инженеров увивается, новенький, приехал недавно по распределению сразу после института. И чего же ты боишься, раз говоришь, что трус? Или кого?
— Понимаешь, Жора, я прекрасно знаю, что Таня ни в чём не виновата передо мной. Дело во мне. Я так сильно любил её, что все надежды, которые рушились, всякий раз становились для меня настоящей трагедией. Сначала — когда Таня не стала отвечать на мои письма, которые я отправлял ей из армии. После — когда я увидел её с этим столичным женихом. Наворотил я тогда дел, до сих пор противно от самого себя. Это ещё повезло, что Галя меня по-настоящему не любила, и разбежались мы налегке. Могло ведь получиться и совсем не так. Потом с комсомольским секретарём из торга Таню увидел. Я верю ей, что не было у них ничего, но тогда-то я этого не знал. Так устал чувствовать эту боль, что кажется, вообще уже ничего не чувствую. Только немного успокоился — и вот Таня здесь. А мне успокоиться надо как-то, разобраться в себе. Я не хочу снова пережить то, что переживал уже несколько раз, это разочарование, эту безысходность. Понимаешь? Я же не могу попросить у Тани гарантии, что всё у нас навечно теперь. Нужно, чтобы желание быть с Таней пересилило недоверие и страх. Сосредоточусь пока на поступлении. Надо высшее образование получать, тем более, государство даёт мне такую возможность.
— Может, ты и прав, — подумав, ответил Жора. — Вы оба горячие головы, и у каждого своя правда. Вам надо просто спокойно пожить, каждому своей жизнью. Если судьба быть вместе, то будете, а нет — значит, нет. Не сердись на меня и не переживай, для меня возлюбленная друга — табу, а вот за других не могу поручиться. И не трус ты. А главное, зря говоришь о своей любви в прошедшем времени; как любил, так и любишь.
* * * * * * *
Середина июля 1965 года
День выдался не по-июльски прохладным и напоминал, скорее, осенний. Не хватало только листьев, падающих под ноги и кружащихся на асфальте в причудливом танце.
Было утро понедельника, и Николай спешил на работу после трёхнедельного перерыва: сначала сдавал экзамены, а потом был на установочной сессии. Из Кемерово вернулся только вчера поздно вечером. Первая сессия проходила там, а вот все остальные будут здесь, в Новокузнецке, в филиале.
Оба соседа работали в ночь, и новостей Коля пока не знал.
Бодро шагая по аллее, украшенной портретами передовиков, Коля вдруг резко затормозил и остановился. С одного из портретов на него смотрела Таня.
Взгляд у неё был серьёзный и торжественный, но при этом смущённый, словно она стеснялась того, что оказалась в числе передовиков, сомневалась в своём праве находиться на этой аллее.
Коля так и стоял, глядя на портрет, не замечая ничего и никого вокруг, потому вздрогнул, когда прямо у его уха раздался голос Жоры.
— А я специально здесь пошёл со смены, так и знал, что тебя тут встречу. Здоро́во, бродяга!
Коля и Жора обнялись, хлопая друг друга по спине и по плечам.
— Как тут обстановка? Новости какие? — спросил Николай, когда они с Жорой отошли в сторону, чтобы не мешать спешащим на смену заводчанам, и закурили. — Вчера приехал — никого, ни тебя, ни Федьки. Оба в ночную.
— Зато сегодня дома все, посидим, повечеруем. Я к своим ездил в область, вкуснятины всякой привёз. Тогда и новостями обменяемся, в тепле и под стаканчик-другой. Но одну новость расскажу сейчас… Или даже несколько. Татьяна Васильна всё так же одна, хотя мужики, как говорят в одном кино, к её ногам падают и в штабеля укладываются. Столовая и раньше по понятным причинам была популярным местом, а теперь так вообще. Но это лирика. Главное то, что ревизия тут была две недели назад, как раз столовую и проверяли. Заведующая столовой в отпуск ушла ещё до твоего отъезда, а вместо себя оставила Татьяну Васильну. Татьяна была исполняющей обязанности, и всё шло хорошо, столовая работала в обычном режиме. Смогла Татьяна всех работников столовой в руки взять и удержать. Но куда-то выше поступил сигнал, анонимка, дескать, беспорядок в столовой, воровство процветает, порции маленькие, недовес, и вообще полная анархия. Приехала ревизия. Вдоль и поперёк проверяли столовую в течение нескольких дней, не нашли ни растраты, ни убытков, ни недовеса, ни антисанитарии, ни анархии. Никаких несунов не обнаружили. Вместо выговора Татьяна Васильна получила благодарность. Статью в заводской многотиражке напечатали про твою Татьяну. Я для тебя специально два экземпляра взял, у меня в тумбочке лежат, в общаге, вечером отдам. А ещё жалобщиков и кляузников пропесочили как следует, тоже в многотиражке. Имена называть не стали, но сорока на хвосте принесла: с диспетчерами Риммой и Раисой директор лично беседовал. Они ведь тень на весь завод бросают такими делами. Предупреждение им вынес. Сказал, если повторится что-то такое, вылетят и с комсомольской стройки, и из комсомола. Так что ходят теперь тише воды и ниже травы. Вот такие дела у нас. Вижу, тебе ещё папироса нужна. Терпи, дружище, держись, вечером посидим как следует.
* * * * * * *
К вечеру погода стала лучше: прошёл дождь, выглянуло солнце, и немного потеплело. Николай ждал Таню у запасного выхода из столовой.
