Елена Арсеньева - Браки совершаются на небесах (новеллы)
Они вместе уехали осенью 1825 года в Таганрог, откуда Александр больше не вернулся.
То есть он вернулся – в гробу, изменившийся до неузнаваемости. Сослались на то, что бальзамирование тела было проведено неумело. Через два десятка лет вдруг откуда ни возьмись появились слухи о том, что Александр вовсе не умер, а дожил свой век под личиной старца Федора Кузьмича.
Через полгода после смерти мужа, в мае 1826 года, умерла Елизавета. Она возвращалась в Петербург из Таганрога, где тоже тяжело заболела. Умерла в Белеве – одна, без родных. Мария Федоровна, отправившаяся ей навстречу, доехала только до Калуги.
Сохранился посмертный портрет Елизаветы. На нем она не очень-то похожа на себя прежнюю. С другой стороны, какое может быть сходство между жизнью и смертью?..
Когда после похорон взялись перестраивать ее покои, в одном из шкафов нашли тайник. Там были детские вещи, портрет красавца с колдовскими черными глазами и несколько писем, исполненных любви и страсти. Они лежали в черной шкатулке. Это была последняя память о романе Елизаветы и Алексея Охотникова.
Императрица Александра Федоровна была в шоке, увидев все это и прочитав письма. Николай Павлович, отношение которого к Елизавете всегда было исполнено того же тайного обожания, что и у многих других мужчин, бросил шкатулку с письмами и все прочее в огонь. Это отнюдь не было жестом злым или раздраженным. Это была попытка спасти ее память… слишком много легенд и сплетен клубилось вокруг имени Елизаветы и при ее жизни, и после смерти!
Однако… однако положить конец слухам все же не удалось.
* * *
Матушка Варвара отошла от смертного одра послушницы, известной как Вера Молчальница, и искоса взглянула на сестру Меланию, которая смотрела на усопшую с такой жалостью. И еще что-то было в ее глазах… восторг, обожание, изумление?
«Да нет, не может быть, – подумала Варвара. – Откуда ей знать, что перед ней лежит та, которая еще при жизни сделалась поэтическим и таинственным преданием – и останется тайной даже после смерти? Этого не знает никто. И никто не узнает. Я никому не скажу!»
Золотая клетка для маленькой птички
(Шарлотта-Александра Федоровна и Николай I)
Император Николай Первый, которого все наперебой называли человеком жестоким, нелиберальным и даже жандармом Европы, отличался совершенным бесстрашием. Он просто-напросто считал ниже своего достоинства чего-то бояться и ездил по Петербургу по возможности один, без конвоя. И вот однажды государь возвращался во дворец по Морской улице. Кучер отчего-то затормозил, и маленькая девочка-побирушка, восторженно смотревшая на роскошный выезд, вдруг соскочила с тротуара и быстро встала на запятки императорских саней. Ни кучер, ни сам Николай Павлович этого не заметили, сани вновь тронулись; наконец император обратил внимание, что прохожие как-то странно смотрят на него. Он обернулся – и увидел маленькую нищенку, которая тоненьким голоском попросила, боясь, что ее сейчас сгонят с полозьев:
– Дяденька, дай покататься!
– Изволь, только держись крепче! – велел император.
Девчонка доехала на запятках до самого Зимнего дворца и не спешила уйти.
– Ну что, пойдешь ко мне в гости? – серьезно спросил император.
Нищенка посмотрела на него снизу вверх – очень высокий, красивый, роскошно одетый, он, наверное, казался ей кем-то вроде Бога! – и кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Император взял ее за руку и привел в комнаты императрицы. При виде оборванки скандализованные фрейлины стали столбами, не зная, как воспринять причуду повелителя, а императрица всплеснула руками и начала спрашивать:
– Где вы нашли эту маленькую замерзшую птичку, этого воробушка? Какое чудное дитя. Надо взять ее на свое попечение!
Ободренная ласками красивой, сладко пахнущей дамы девочка отогрелась, расправила перышки (она и впрямь напоминала птичку) и поведала, что она дочь прачки из Измайловских казарм. Поскольку дело происходило на Масляную, гостью накормили блинами, и она чистосердечно призналась, глядя на государя:
– Дяденька, а ведь твои блины лучше наших!
– Ничего, – сказал император, – я уж позабочусь, чтобы ты ела теперь только хорошие блины.
Малость ошалевшую от еды и изобилия впечатлений девочку отправили домой с сопровождающим и крупной суммой денег – для помощи ее матери.
Окна покоев императрицы выходили на Неву, однако она нарочно попросила, чтобы сани с гостьей проехали под ее окнами, и помахала вслед рукой.
– Вот и улетела птичка! – сказала она, смеясь и оборачиваясь к мужу, который стоял на шаг позади.
– Нет, – сказал он, глядя на нее своими удивительно красивыми голубыми глазами. – Моя птичка всегда со мной.
Именно так – моя птичка – он называл свою невесту, а потом и жену, королевну прусскую Фредери-ку-Луизу-Шарлотту-Вильгельмину. Беленькая, румяная, нежная, с удивительно тонкой талией, она казалась ему неземным существом. Первым чувством его была не страсть, не жажда обладания ее красотой, а желание защитить ее, согреть, уберечь от треволнений мира. С первой минуты встречи он дал себе клятву в этом – и старался эту клятву исполнять всегда, всю жизнь. Для этого он посадил свою маленькую птичку в самую прекрасную клетку, какую только можно было себе вообразить, – в свой дворец, и горько каялся, если какие-то обстоятельства порою вынуждали его нарушить священную клятву.
…Хоть русские государи с давних пор испытывали слабость к немецким невестам и охотно вступали с ними в браки сами или сватали их за своих сыновей, однако это правило отчего-то распространялось на дочерей каких угодно германских княжеств – только не королевского дома Пруссии. Однако времена меняются, и вот император Александр 1 высватал для своего младшего брата, царевича Николая, не кого-нибудь, а дочь самого прусского короля. Королева Луиза когда-то была влюблена в Александра и пользовалась его благосклонностью. Это была лишь платоническая, невинная любовь, однако она оставила глубокий след в двух сердцах. Именно поэтому после смерти тайно любимой им Луизы Александр издалека приглядывал за ее дочерью, а когда она повзрослела, затеял сватовство.
Это было в 1814 году. Звезда русского царя – победителя Наполеона сверкала на европейском небосклоне так ярко, что, казалось, ничего более яркого и представить себе невозможно. Он очаровал европейцев не только своим царственным благородством, но и умением вести беседу, поддержать самый тонкий и изощренно-остроумный разговор. Это был не только государь, но и блестящий мужчина. Ему старались подражать. Брат Константин Павлович доходил в этом подражании до смешного, он стремился копировать каждый жест императора. Но младший брат Николай отнюдь не страдал страстью к подражаниям! Он был совсем иным – самостоятельным человеком. В нем с самого юного возраста проявилось редкостное чувство собственного достоинства. Вряд ли это было предчувствие власти, ведь был в полном здравии Александр, за ним по старшинству следовал Константин – и все же Николай был воистину царственен, и это ощущал всякий.
