Дэвид Лоуренс - Счастливые привидения
— Полагаю, пора вставать, — прошептал неясный, все не умолкавший голос. — Слишком много солнца не лучше, чем слишком мало. Разумное количество солнца, разумное количество любовного волнения, разумное количество здоровой пищи — и женщина может жить вечно. Я в самом деле верю в вечную жизнь, вполне осуществимо, если женщина получает столько же жизненных сил, сколько затрачивает! Или немножко больше!
Ошибки быть не могло — тетушка Полин! Но до чего же ужасно! Ей, Сесилии, довелось услышать мысли тетушки Полин. Отвратительно! Тетушка Полин посылала свои мысли, как радиоволны, и ей, Сесилии, пришлось услышать, что она думала. Отвратительно! Невыносимо! Теперь одной из них придется умереть.
Сесилия повернулась и вновь улеглась, тяжелая, неуклюжая, тупо уставившись в пустоту. Всё бессмысленно! Бессмысленно! Ее невидящий взгляд был устремлен на край железного желоба в углу крыши. Ну и ладно, дыра как дыра. Правда, она пугала Сесилию, не так чтобы уж очень, но все же пугала.
И вдруг из дыры донесся вздох и шепот:
— Ну, хватит, Полин! Поднимайся, на сегодня достаточно!
Господи Всемогущий! Голос доносился как раз из водосточной трубы! Водосточная труба сыграла роль переговорной трубы! Невозможно! Ну почему же? Вполне возможно. Сесилия даже где-то читала об этом. Значит, тетушка Полин, преступная старуха, разговаривала сама с собой. Вот так!
Зловещее торжество охватило Сесилию. Вот почему Полин никого, даже Роберта, не пускала в свою спальню. Вот почему она никогда не дремала в кресле, никогда не присаживалась где-нибудь просто так, машинально, а всегда шла в свою комнату и оставалась там, пока не приводила себя в состояние боевой готовности. Расслабившись, она говорила сама с собой! Тихим сумасшедшим голоском говорила сама с собой. Но ведь она не была сумасшедшей. Просто думала вслух.
Ее грызет совесть из-за несчастного Генри! Наверняка! Сисс не сомневалась, что тетушка Полин любила своего рослого, красивого, умного первенца намного сильнее, чем любила Роберта, и его смерть стала для нее ужасным ударом, большим разочарованием. Бедняжке Роберту исполнилось всего десять лет, когда умер Генри. С тех пор он стал неудачной заменой своего брата, и только.
Ужасно!
Странной женщиной была тетушка Полин. Она бросила мужа, когда Генри был еще совсем маленьким и за несколько лет до рождения Роберта. Никакого скандала! Иногда они с мужем встречались, и вполне дружелюбно, с некоторой долей иронии. Она даже давала ему деньги.
Полин умела зарабатывать деньги. Ее отец состоял консулом на дипломатической службе на Востоке и в Неаполе и был азартным собирателем красивых и необычных вещей. Когда он умер, вскоре после рождения своего внука Генри, его коллекция сокровищ перешла к дочери. И Полин, у которой была настоящая страсть ко всему прекрасному и дар разбираться в прекрасных вещах, в их текстуре, форме, цвете, превратила отцовское собрание в основу своего богатства. Она продолжала собирать, покупая, когда подворачивалась возможность, и продавая некоторые вещицы любителям и музеям. Одной из первых она стала продавать музеям старинные причудливые африканские фигурки и резную слоновую кость из Новой Гвинеи. Стоило ей увидеть картины Ренуара, она тут же начала скупать их. А Руссо не покупала. Да, она сама составила свое состояние.
После смерти мужа она больше не захотела выходить замуж. Если у нее и были любовники, то никто о них не знал. Скорее всего, они не принадлежали к кругу мужчин, обожавших ее, восторженно и открыто ее боготворивших. Для этих поклонников она была «другом».
Сесилия потихоньку оделась, свернула плед и скользнула по лестнице вниз. Спускаясь, она услыхала звучный голос:
— Я закончила, Сисс!
Это означало, что прекрасная дама, приняв солнечную ванну, возвращается в дом. Голос у нее был молодой, звонкий, идеально гармоничный и сдержанный. Совсем не такой, каким она разговаривала сама с собой. Тот больше походил на старушечий.
Сесилия поспешила под вязы, где стоял шезлонг и лежали изысканные ковры. Все, что принадлежало Полин, было высшего качества, вплоть до соломенной циновки. От высоких вязов уже падали длинные тени. Лишь в один угол, где в беспорядке ковры лежали, еще проникали солнечные лучи, и там было жарко.
Свернув ковры и убрав шезлонг, Сесилия нагнулась, чтобы взглянуть на пасть водостока в углу, который был прикрыт кирпичами и почти незаметен под толстым покровом из плюща. Если Полин лежала рядом, лицом к стене, она говорила прямо в трубу. Сесилии стало легче. Она в самом деле слышала мысли своей тетушки, и ничего сверхъестественного в этом не было.
В тот вечер, будто о чем-то догадавшись, Полин ушла к себе раньше обычного, хотя выглядела, как всегда, спокойной и несколько загадочной. Выпив кофе, она сразу же сказала Роберту и Сисс:
— Что-то хочется спать. Наверное, из-за солнца. Я сегодня, как пчела, разомлевшая на солнце. Если не возражаете, я лягу. А вы посидите, поболтайте.
Сесилия бросила быстрый взгляд на кузена.
— Наверно, ты предпочитаешь побыть один?
— Нет-нет. Составь мне компанию, если тебе со мной не скучно.
Окно было открыто, и в гостиную доносились уханье филина и аромат жимолости. Роберт молча курил. От неподвижного, довольно-таки коренастого тела исходило отчаяние. Он был похож на кариатиду с неподъемной тяжестью на плечах.
— Помнишь кузена Генри? — вдруг спросила Сесилия.
Роберт удивленно посмотрел на нее.
— Да, и очень хорошо.
— Каким он был? — спросила Сесилия, глядя в полные тайной тоски глаза, в которых читала убийственную неуверенность в себе.
— О, он был очень красивым, высоким, с ярким цветом лица, с мягкими каштановыми волосами, как у мамы. — У Полин, кстати, волосы были седыми. — Его очень любили женщины, и на танцах он был нарасхват.
— А какой у него был характер?
— О, добрый, веселый. Ему нравилось приятно проводить время. Он был живым, деятельным, умным, как мама, и душой любой компании.
— Он любил маму?
— Очень. Она тоже любила его — сильнее, чем меня, это так. Он гораздо больше соответствовал ее представлению о настоящем мужчине.
— Почему?
— Высокий — красивый — обаятельный, к тому же, душа компании — и еще, насколько я теперь понимаю, очень успешный юрист. Боюсь, ничего этого нельзя сказать обо мне.
Сисс внимательно посмотрела на него ореховыми глазами, в которых отражалось неспешное движение мысли. Она понимала, что он страдает, несмотря на маску безразличия, которой он всегда прикрывался.
— Думаешь, он был лучше тебя?
Роберт сидел, не поднимая головы. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:
