Сара Блэкборн - Источник счастья
Девушка маленькими глотками пила горячий чай, оглядывая старомодно обставленную комнату со множеством фотографий на стенах.
— Это мой сын Бак, — сообщил Стэн, проследив за ее взглядом. — Он уехал в Новую Зеландию, женился на девушке из местных.
— А у вас нет его свадебной фотокарточки?
Стэн передернул плечами.
— У Бака своя жизнь, а у меня своя. Он прислал мне письмо, в котором сообщал, что жена родила ему близнецов. Но с тех пор, о нем ни слуху ни духу. Да и не хочу я о нем ничего знать.
Молли закряхтела, старик наклонился и погладил ее. Ворчливые ноты исчезли из его голоса, когда он шептал что-то собаке. Николь подумала, что вряд ли дети Джексона видели от отца такую нежность. Она наблюдала за Стэном, опечаленная одиночеством старика, которое он сам себе избрал и не знал, как с ним покончить.
Она с облегчением услышала сигнал автомобиля.
— Это Питер заехал за мной. До свидания, мистер Джексон. Не беспокойтесь, все будет хорошо, но звоните мне в любое время, если почувствуете, что с собакой творится неладное.
— Не забудьте послать счет за визит.
Николь улыбнулась и покачала головой.
— Какой визит? Я просто заскочила выпить чашку чая.
Стэн что-то пробурчал, но девушке показалось, что на его губах мелькнула улыбка.
— Это так печально, — говорила она Питеру по дороге домой. — Даже если Молли благополучно разрешится от бремени, собачий век короток, а она уже не молода. Что будет со Стэном, когда пробьет ее час?
— Ну-ну, вы же ветеринар, а не социальный работник, — мягко напомнил Питер.
— Но домашние животные это же почти члены семьи. А уж собака для англичанина…
— Я ценю вашу доброту, но поймите, что невозможно взвалить на свои плечи заботы окружающих, как бы их ни было жалко. Этак вас надолго не хватит. А вообще-то все мы одиноки.
— Да, — тяжело вздохнув, согласилась Николь. — Я знаю.
Когда они вернулись в лечебницу, Джон только-только закончил операцию.
— К вам посетитель, — сообщил он Николь. — Тот человек, к которому вы ходили прошлой ночью.
— Боже мой! Этот эгоист из «Вязов»? — с усмешкой спросил Питер.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы его так называли, — более резко, чем намеревалась, сказала Николь.
— Простите, — поспешно извинился Питер. — Это у меня нервное. Вдруг ваши чары подействовали на него и каменный истукан смягчился? Тогда у нас появится шанс.
— Сейчас все выясним… Где он?
— В приемной.
Сердце Николь забилось сильнее, когда она открывала дверь в приемную. Когда девушка вошла, Гейбриел поднял голову. Он выглядел ужасно, видимо, тоже провел бессонную ночь. Об этом свидетельствовали черные круги под глазами. Он неуклюже встал.
— Гейб, что случилось? — взволнованно спросила Николь.
— Ничего. Я пришел, потому что… — Он запнулся. — Я знаю, ты только что вернулась с вызовов и, конечно, устала. Я отнимаю твое обеденное время?
— Нет, не беспокойся, — успокоила его Николь.
— Но тебе необходимо восстановить силы, впереди еще половина рабочего дня. Пойдем куда-нибудь пообедаем?
Николь хотела сказать, что не так уж и голодна, да и не устала вовсе, но передумала. Гейб, которого она знала, не имел привычки заискивать. А сейчас в голосе стоящего перед ней мужчины явно проскальзывали унизительно-просительные нотки.
— Принимаю приглашение, — улыбнулась она. — Спасибо.
Они отправились в маленькое кафе, где Николь часто бывала.
— Здесь нет официантов, — сообщила она. — Заказанное ставят на поднос, ты расплачиваешься и о тебе больше никто не вспоминает.
— Давай поступим так: ты заказываешь ланч на двоих, а я займусь поисками свободного столика.
Не дожидаясь ответа, Гейбриел сунул ей в руки деньги и захромал в темный угол, хотя свободные места были и в центре зала, и у окон. Николь понимала, почему Гейб предпочел полумрак — стеснялся шрамов, которые стали бы еще заметнее на безжалостном дневном свете. Однако Гейбриел Геллахер зря волновался. Он все еще был красив, а шрамы украшают настоящего мужчину. К тому же его внешность мало занимала Николь, она видела только человека, которого когда-то страстно любила. Но по тому, как Гейбриел низко склонил голову, Николь вдруг догадалась, что он не знает этого и боится, что его обезображенное лицо оттолкнет бывшую возлюбленную.
— Гейб, не стоит переживать из-за внешности, — тихо сказала она.
— Тебе легко говорить. Я помню, каким было мое лицо, и не уверен, что смогу когда-нибудь смириться с новым обликом. Зря мы сюда пришли, здесь слишком людно. Начнут на меня глазеть… Мне следовало пригласить тебя в «Вязы».
— Почему же ты этого не сделал?
— Боялся, что не придешь.
— Напрасно, — улыбнулась Николь.
— Я не по-джентльменски вел себя прошлой ночью. Ты, конечно же обиделась?
— После того, что ты пережил, ты имел на это право.
— Не делай для меня скидок, Ники. Не оправдывай. Жалость унизительна.
— Прости, Гейб. — Она обругала себя за бестактность.
— И не извиняйся, когда я не прав, — неожиданно вспылил он.
Николь от изумления открыла рот, и Гейб слабо улыбнулся.
— Я предупреждал, что характер у меня стал скверным. Видишь, чего ты избежала?
Девушка хотела сказать, что он не стал бы таким, если бы разделил свою боль с ней, но сдержалась.
— Ты что-то собирался мне сообщить?
— Просто вспомнил, что вчера даже не спросил, зачем ты пожаловала. Не ночью, а раньше, когда мы встретились у дома. Отправляясь в «Вязы», ты ведь не знала, что усадьбу купил я, правда?
— Не имела ни малейшего представления, — обрадовалась смене темы Николь. — Я просто хотела поговорить с новым владельцем «Вязов» и попытаться добиться разрешения на проведение традиционного рождественского вечера для детей. При мистере Джонсе всегда так было.
— А, понимаю.
— Питер сказал, что ты и слышать об этом не желаешь.
— И недели не прошло, как я туда въехал, а вы хотите, чтобы я сразу же устраивал праздники.
— Гейб, это настоящая причина твоего отказа? Или на самом деле ты решил отгородиться от мира?
— Это имеет значение?
— Пойми, праздник устраивают для больных детей и сирот, которые съезжаются сюда со всей округи. Это единственная их радость, они ждут Рождества и поездки в «Вязы» целый год. Многие дети слишком большие, чтобы их взяли на воспитание в семьи, те, которые помладше, ну… у них другие проблемы. Ты когда-то любил детей, Гейб. Это качество мне особенно в тебе нравилось. Я не верю, что ты очерствел.
— Да, у меня шрамы не только на лице и на теле, но и на душе. Когда видишь, как люди шарахаются от тебя, словно от прокаженного… А дети, о которых ты так хлопочешь, показывают на тебя пальцами… Не дай Бог тебе, Ники, испытать это на собственной шкуре. Дети, кстати, более жестоки, чем взрослые.
