Джессика Стил - Обнаженная для любимого
— Мне ничего не известно на сей счет. Но обещаю узнать, мисс Ферфакс… Вы боитесь заскучать наедине со мной? — осведомился Нэйлор.
— Ну что вы! — артистически воскликнула девушка. — Мне лишь показалось, что в прошлый раз мы взаимоприятно провели вечер в расширенном составе.
— Поверю на слово, — отозвался преемник Льюиса Селби и подытожил: — Я уточню планы Льюиса и перезвоню вам.
Ромилли попрощалась с собеседником и положила трубку. Войдя в студию к Элеонор, она объявила:
— Жди звонка!
После чего поспешно удалилась.
По прошествии некоторого времени Элеонор сообщила дочери, что Льюис и Нэйлор заедут за обеими в семь вечера в субботу.
И уже с полудня знаменательного дня у женщин начались тщательные приготовления.
Если Элеонор удалось блеснуть в первый свой выход, то Ромилли, бывшей в тот раз усталой после работы, в скучном деловом костюме, только предстояло очаровать Льюиса и Нэйлора своей красотой и молодостью.
Без пяти семь возле их дома остановился автомобиль. Мужской дуэт появился на пороге. Им открыли по первому же стуку. Все коротко и радушно перездоровались. Те, что помоложе, были немного смущены.
— Как прошла неделя? — спросила Нэйлора Ромилли, чтобы завязать разговор.
— Не могу пожаловаться. По-моему, весьма удачно, — застенчиво пробормотал он и, подняв глаза на Ромилли, ответно осведомился: — А у вас?
— Средненько. — Девушка поймала на себе укоризненный взгляд матери и добавила: — Нормально… В том смысле, что тоже хорошо, — поспешила она исправиться.
Когда с официозом было покончено, джентльмены усадили дам в машину, и все поехали в Лондон.
Они заказали столик на четверых в дальнем углу уютного ресторанчика, где ничто не могло помешать интимному общению. Как и прежде, Льюис и Элеонор были неутомимы. Темы их бесед не исчерпывались. Они шептались и смеялись. В отношениях же Нэйлора и Ромилли неловкости было даже больше, чем в их первую встречу.
Льюис заметил напряженность в стане молодых и решил вклиниться:
— Ромилли, в том, что ваша мама, бесспорно, одаренная художница, у нас была возможность убедиться в прошлый раз, пройдясь по галерее. А что вы можете сказать о себе? Унаследовали ли вы талант вашей мамы или имеете собственное дарование?
— Увы, я безнадежно бездарна, — отважно призналась Ромилли.
— Что ты такое говоришь, милая? — одернула ее Элеонор.
— Всего лишь правду, мама, — ответила дочь.
— Чем вы занимаетесь? — обратился к ней Нэйлор.
— Работаю оператором-телефонистом в стоматологической клинике. Разочарованы?
— Вовсе нет. Как давно вы там работаете, Ромилли? — деловито осведомился мистер Карделл.
— Уже около года.
— А чем занимались до этого? — продолжил выяснение тот.
Но разговор вновь заглох после того, как Ромилли сделала неопределенный жест рукой, дающий понять, что касаться этой темы у нее нет желания.
Тогда, тяжело вздохнув, вступила ее мать:
— Ромилли училась в университете, изучала право. По семейным обстоятельствам она вынуждена была прервать учебу. Я болела, и дочь присматривала за мной… Но я более чем уверена, в свое время она непременно восстановится и с успехом окончит учебу, — твердым голосом подытожила Элеонор, очертив взглядом всех присутствующих.
— Не нужно, мама. Наши внутрисемейные дела никому не интересны, — процедила Ромилли.
— Мне было плохо. Очень плохо! И если бы не моя заботливая дочь, то не сидела бы я сейчас с цветущим видом в этом ресторане, — с достоинством призналась Элеонор, проигнорировав высказывание Ромилли.
— Мама, прошу тебя! — взмолилась девушка.
— Но это ведь правда, дорогая. Мне есть за что тебя благодарить… — прошептала Элеонор. — Из-за меня Ромилли оставила учебу и устроилась в эту стоматологическую клинику только потому, что она расположена недалеко от дома. Дочь была, со мной в самый тяжелый период болезни и сделала все, чтобы я вновь взяла в руки кисти.
— А вы переставали писать? — удивился Нэйлор.
— Вы даже представить не можете, мистер Карделл, в каком удручающем состоянии я пребывала до последнего времени, — мужественно призналась Элеонор.
— И что же теперь? Как дело продвигается? — поинтересовался Нэйлор.
— Накопилось несколько набросков. Планирую уединиться в мастерской и доработать каждый из них со всем возможным тщанием.
— Мечтаю, чтобы вы сделали мой портрет, Элеонор, — пылко признался Льюис Селби. — Не заподозрите меня в нескромности. Если бы я сам умел рисовать, то вы были бы моей музой. За неимением же таких способностей, хочу, чтобы вы смотрели на меня, делали зарисовки, переносили на холст и вынуждены были бы думать обо мне в течение многих часов, пока заказ не будет выполнен, — мечтательно проговорил мужчина. — И еще хотел бы, чтобы своим искусством вы мне польстили.
— В этом не будет необходимости, вы достаточно фотогеничны, Льюис, и сможете достойно выглядеть даже на поляроидном снимке, — заверила Элеонор.
— Повесим ваш портрет в зале заседаний, — предложил начальнику Нэйлор Карделл.
— Дорогая Элеонор, если вы вновь пишете, почему не показали до сих пор ни одной вашей работы? — вновь обратился к даме Льюис Селби.
Элеонор хотела ответить что-то кокетливое, но воздержалась. Она поняла, что из-за безынициативности Ромилли общение все время концентрируется вокруг нее. Художница перевела взгляд с Льюиса на Нэйлора, а с Нэйлора на дочь и решила, что настало время что-то предпринять.
— Ничего достойного серьезного внимания. Когда появится причина похвастать, вы будите одним из первых, Льюис, кто увидит мои новые работы. Традиционно самой первой зрительницей является моя дочь. У нее отменный художественный вкус, и я ей всецело доверяю. Ее критическое мнение много для меня значит, — глубокомысленно произнесла Элеонор.
— Полагаю, пора заказать кофе, — поспешила сообщить Ромилли, красноречиво взглянув на часы и заслужив из-за этого очередной укоризненный взгляд матери.
— А вы не желаете напоить нас кофе, когда мы довезем вас до дома? — обратился к ней Льюис Селби.
— Мы могли бы воспользоваться услугами такси… — неуверенно проговорила Ромилли и с надеждой посмотрела на мать, которая предпочла отмолчаться.
— В услугах такси нет необходимости, мисс Ферфакс. Мы и так собирались вас отвезти, — присоединился Нэйлор Карделл.
— Я помогу вам, — проговорил молодой человек, когда, вернувшись домой, Ромилли направилась на кухню, а Льюис Селби и Элеонор расположились в гостиной.