Кара Уилсон - Чудес не бывает!
Когда музыка смолкла, для Мэнди и Рамона показалось вполне естественным, держась за руки, выйти на террасу.
— Не посидеть ли нам немного? — застенчиво предложил Рамон.
— Конечно, здесь великолепно.
Они прошли по террасе и спустились в заросший цветами внутренний дворик. Рамон указал на скамейку рядом с живой изгородью из гибискуса, залитую светом из окон танцевального зала. Не слишком-то подходящее место для флиртующих парочек, с облегчением подумала Мэнди. Интересно, был ли Рамон во время танца так же взволнован их близостью, как она сама? Она чувствовала, что это так. С любым другим молодым человеком подобное вступление привело бы к уединению под пальмовыми деревьями… и к неизбежным поцелуям.
Но Рамон, сидящий рядом на довольно неудобной каменной скамье, казалось, был поглощен какими-то своими мыслями, свет из окон освещал гордое смуглое лицо, классический профиль.
Брызги от вращающегося фонтанчика долетали до клумб, от которых распространялся сладкий дурманящий аромат жасмина и левкоев. От Рамона тоже пахло сладковатыми духами… это удивило Мэнди еще во время танца. Стивен после душа воспользовался одеколоном с ароматом сосны, но это не говорило ни о чем, кроме как о его чистоплотности. К этому еле уловимому запаху, как заметила Мэнди сидя за столом рядом с ним, примешивался слабый запах нафталина от костюма, одолженного у профессора. Потребовалось бы нечто большее, чем несколько жалких шариков нафталина, для того, чтобы смутить самонадеянного мистера Хирона…
Девушка почувствовала нежное прикосновение к своей руке… Рамон коснулся шелковой ткани ее рукава.
— Такой ты мне нравишься еще больше, — мягко сказал он. — Твое платье прекрасно, ты в нем очаровательна, загадочна… спрятана от посторонних глаз. Не такая, как на пляже в бикини.
В его словах чувствовалось слабое неодобрение ее пляжного костюма.
— Ты предпочитаешь женщин, закутанных в покрывала? — в голосе Мэнди слышалась явная насмешка.
Он покачал головой.
— Неужели я рассердил тебя? Нет, ты не поняла. Я вовсе не желаю видеть тебя закутанной в покрывало. Этот обычай уже отмирает и в моей стране. Но это шелковое платье… оно прекрасно для меня тем, что прячет от пошлых взглядов красоту твоего обнаженного тела.
Когда он склонился к ней, она почувствовала легкий запах вина. Прекрасные черные глаза Рамона подозрительно сверкали. Все это слегка испугало Мэнди. Она не была уверена, насколько далеко хотела бы зайти в отношениях с этим эмоциональным юным арабом. Болтая с ним на пляже, она всерьез не задумывалась над тем, что этот мальчик может влюбиться в нее.
Он еще ближе придвинулся к Мэнди и взял ее за руку.
— Когда я вижу тебя, лежащую на песке рядом со мной, то мечтаю о том, чтобы твоя красота была предназначена только для меня. Я ревную, когда на тебя смотрят чьи-то чужие глаза. Это кажется странным?
— Да, — с легким смехом сказала она. — Думаю, что ты придаешь большое значение вещам, ничего не значащим. Сейчас люди проще относятся к виду обнаженных тел. Я хочу сказать, что теперь вид обнаженного тела больше никого не пугает.
— Не пугает? — переспросил Рамон.
— Мне кажется, именно страхом объясняется вся эта загадочность, покрывала… притворная стыдливость. Я думаю, что ты уже отошел от этих предрассудков, ведь ты рос в Париже. В конце концов, такая позиция устарела, поверь мне.
— Возможно. — Рамон со вздохом откинулся на твердое сиденье, признавая свое поражение. — Я много раз во время каникул отдыхал на французской Ривьере… у меня вилла в Каннах, я провел там массу времени и привык к западному взгляду на подобные вещи. И меня не беспокоит, насколько он отражает истину, принимая во внимание мои обычные отношения с девушками. Но сейчас это относится к тебе, Мэнди… — И он замолчал, умоляюще глядя на нее.
Мэнди отвернулась, не в силах вынести этот беззащитный взгляд.
— Не становится ли наш разговор слишком серьезным? — поинтересовалась она. — У тебя восточные представления о том, как должны одеваться женщины, у меня — западный взгляд на такие вещи. Может быть, мы остановимся на середине?
— Нет, — твердо сказал Рамон. — Между нами, Мэнди, должно быть согласие по всем важным вопросам. Это единственный путь, который я могу принять…
Что он имеет в виду? — подумала Мэнди, но сочла за лучшее не заострять внимания на этом предмете. Оркестр в зале заиграл новую мелодию. Девушка встала.
— Не вернуться ли нам? То, что они играют, звучит очень мило.
Но Рамон не двинулся с места.
— Не уходи, Мэнди. Мне так много нужно тебе сказать. Я не знал, как найти тебя, у меня нет ни малейшего понятия о том, где ты живешь, и я не подозревал, что ты знакома с Ренатой. Ты — женщина-загадка. Видишь ли, сегодня, когда я вернулся в отель после купания, позвонил отец и приказал мне вернуться домой. Возникло несколько неотложных дел, о которых я должен позаботиться. И кроме того, он немного раздражен тем, что я слишком долго живу вдали от дома — сначала в Париже, затем в Каннах и, наконец, здесь.
Мэнди присела рядом с ним на скамейку и слушала его с широко распахнутыми глазами.
— Ты хочешь сказать, что должен вернуться в свой родной дом?
— В Эль Хабес. Это достаточно внушительный оазис, там расположен небольшой город, принадлежащий отцу. У него много обязанностей, которые, он надеется, я смогу разделить с ним. Что только я не делал, пытаясь заставить его понять, что мне лучше жить за границей. — Он помолчал. — Но сейчас это не имеет никакого значения. Главное то, что я бы мог уехать, не известив тебя. Постараюсь примчаться сразу же, как только освобожусь, возможно, в течение недели. Скажи, ты все еще будешь здесь, когда я вернусь?
— Насколько я знаю, — заверила его Мэнди, — профессор еще не закончил местные исследования, прежде чем двигаться дальше, к разрушенному городу Тимгад. Его интересуют остатки древней Римской империи.
— Прекрасно, — пробормотал Рамон, явно не интересуясь остатками империй. — Пообещай мне, что дождешься моего возвращения. Я должен снова увидеть тебя, Мэнди. Должен!
— Но мы увидимся, Рамон. Не стоит так волноваться по этому поводу, — наклонившись к нему, она вдруг быстро и нежно поцеловала его в щеку… и тотчас поняла, что поступила неверно.
Он молча проводил ее обратно в танцзал, где теперь звучала ритмичная музыка, явно не принадлежавшая к числу любимых Рамона. Ей не следовало целовать его. «Дарить ласки — право мужчин», — представила она себе его слова. А удел женщины безропотно их принимать. В Мэнди поднялась волна раздражения. Вся эта восточная напыщенность и ощущение мужского превосходства… на нее это производило впечатление чего-то доисторического! А Рамон бывал за границей, жил в Каннах и в Париже. Но, видно, сила крови — великая вещь!
