Элизабет Харбисон - С тех пор, как ты вернулась…
Лицо мужчины застыло.
— Так ты и Сэм забыла, как и меня?
Сэм! Мэри дернулась, как от пощечины.
Неужели это имя она все время помнила?
— Сэм? Я… То есть вы… У вас маленький мальчик?
— О чем ты говоришь? Сэм? Саманта — твоя дочь.
У нее перехватило дыхание. Дочь. Сэм — ее дочка.
— Лора? Что происходит?
Ей стало трудно дышать.
— Это имя… Я… — Она осеклась, понимая, как трудно будет все объяснить, если она и сама понимает так мало. — Я не помню вас. После аварии я потеряла память.
— О чем ты говоришь? Амнезия? — насмешливо спросил он. — Ну что ж, ловко. Какая дьявольская отговорка!
— Неправда! — воскликнула она.
Зачем ей нужны отговорки? Чтобы никогда не узнать, кто она на самом деле? Ей начало жечь глаза. Сэм. Хоть что-то прояснилось за эти месяцы. Ей неожиданно захотелось все ему рассказать, а он пусть заполнит пробелы. Она хотела вспомнить. Но она не знала этого человека. Она же не идиотка, чтобы рассказывать первому встречному, что она — одинокая женщина, не знающая о себе ровным счетом ничего.
— Может быть, вы объясните мне, почему вы считаете, что я — Лора?
Это была робкая попытка что-то выяснить.
— Объяснить? А может, я лучше покажу?
Из заднего кармана джинсов он достал портмоне, вытащил несколько фотографий и протянул ей. Они были разные — любительские, мгновенные, профессиональные, — общим у них было одно: она сама. Она с этим мужчиной, она — получающая степень бакалавра, она — в розовом купальнике с какой-то блондинкой на пляже, она — беременная, смеющаяся, скрестившая руки на животе, она — держащая маленькую девочку за руку…
— О Боже! — прошептала Мэри. Она дотронулась пальцем до маленькой девочки на фотографии: пушистые светло-каштановые волосы, блестящие на солнце огромные голубые глаза, веселая счастливая улыбка. Прелестный ребенок! Как же она могла забыть ее, свою дочь?! — Сколько ей лет?
Он запнулся.
— Сэм? Четыре года.
Такая маленькая. Ей обязательно нужна мама, но я ли ее мать? Как трудно осознать все вот так сразу!
— Она такая хорошенькая.
— Согласен.
Мэри встретилась с ним взглядом.
— И, готова поспорить, ласковая.
— Она — самый замечательный ребенок. — Он сухо рассмеялся. — Лора, ты же знаешь это.
— Я знаю это… — эхом откликнулась она. И тут же стала внимательно рассматривать выпускную фотографию Лоры. Шрам был виден отчетливо. Она опять дотронулась до подбородка, потом посмотрела на мужчину. — Откуда у меня это? Шрам, я имею в виду.
— Ты упала с лошади.
— Я езжу верхом?
— Нет. — Он так внимательно рассматривал ее, что она вдруг почувствовала себя обнаженной. Легкая улыбка тронула его губы. — Вернее, не очень хорошо. — Улыбка исчезла. — Ты должна помнить.
— Нет.
Он склонил голову набок.
— Ну-ну, продолжай в том же духе.
— Звучит несколько цинично.
— Думаешь, я поверил, что ты ничего не помнишь?
Мэри слабо улыбнулась.
— Наверное, я во всем этом виновата.
— Я не циничен, — запротестовал он. — Я осторожен. Ты всегда умела делать из мухи слона. Хочешь сказать, что ничего не помнишь? Совсем ничего? Свое имя, кличку первой своей собаки? Ничего?
— Я помню, что завтракала сегодня утром. Я знаю, где купила эти ботинки. Но не помню ничего, что было до аварии.
Мужчина открыл рот, закрыл, потом переступил с ноги на ногу. А когда заговорил, стало понятно, что он потрясен.
— Так это не шутка? У тебя действительно амнезия? Неужели такое и правда бывает?
Она не сразу ответила, какое-то время просто спокойно смотрела ему в глаза.
— У вас было много вопросов. Можно теперь я задам хотя бы один?
Один, который поможет ответить на массу других. Что случилось со мной и почему, если я его жена, я провела этот год в сотне километров отсюда, не зная, кто я такая?
— А разве ваша жена стала бы вас обманывать?
Глава третья
Какое-то время мужчина молча смотрел на нее, а потом медленно сказал:
— Моя жена так боялась доверять людям, которые ее любили, что, в конце концов, отвернулась от них от всех.
— От всех? Или от вас?
— От всех нас. Особенно от меня. Она была так уверена, что я не люблю ее, что все больше и больше отдалялась. Видимо, чтобы защитить себя от боли при… Она боялась потерять меня. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Это нормально?
Он явно ожидал, что она обидится.
— Всякое бывает. Но ведь должна быть какая-то причина.
— Причина. — Он усмехнулся. — Причина в родителях. Они не любили и не доверяли друг другу. Ты извини, но мне кажется, что создавать такую же обстановку и для собственной дочери нельзя. Да и к мужу относиться, как к преступнику, потому что он не… — Мужчина покачал головой. — Сбежать и имитировать собственную смерть только для того, чтобы остаться одной, ну как это можно?
— Может быть, у вашей жены и были причины попытаться сделать это, а может, и нет. Но я ничего об этом не знаю.
— Лора, это же безумие.
— Если мы действительно говорим обо мне, — холодно произнесла она, — то повторяю в последний раз — я ничего не помню. Вот все, что я знаю: я пришла в себя в больнице около года назад, не имея ни малейшего представления, кто я и где нахожусь.
Они стояли лицом к лицу, как боксеры на ринге. Мэри добавила:
— И вообще, если вы все так обо мне беспокоились, то почему не искали?
— Потому что ты умерла!
Она развела руками и критически осмотрела себя.
— Как видите, нет.
— Но я же так думал.
— Понятно. Вы думали, что я мертва. Очень хорошо. Все, хватит. — Она покачала головой. — Не удивительно, что ваша жена вам не доверяла.
— Твоя машина была искорежена, в ней лежало тело с твоими украшениями и обручальным кольцом. — На этом слове он запнулся. — По ним тебя и опознали.
— А тело вы опознали?
— Да. Нет. Я хотел сказать — оно так обгорело, что это было невозможно.
— А вы сравнили зубы со снимками в карточке зубного врача?
Она заметила, что говорит, как обвинитель на суде, но ничего не могла с собой поделать. Ей не было жалко ни его, ни себя, но ужасно жалко ту женщину, которой она когда-то была. Женщину, которую просто вычеркнули из жизни, а она жила, и день изо дня боролась за существование. Одна.
— Нет, — ответил мужчина. — Тогда казалось, что в этом нет необходимости.
— А вы проверили больницы и полицейские участки в этом районе?
— Конечно, нет. Мы были уверены, что это ты. — Казалось, он теряет терпение.
