Анна Макстед - Витамины любви, или Любовь не для слабонервных
— Да, конечно, — судя по голосу, я ее не убедила.
Когда я уже стучала по клавиатуре, печатая отчеты, меня вдруг осенило: на этот раз я старалась узнать о чувствах матери, но она отгородилась от меня непроницаемой стеной. Что-то изменилось в наших отношениях. Ну что ж, я сама этому виной. После разговора с ней мне захотелось немедленно поговорить с кем-то, кто говорит то, что думает, и позвонила Габриелле. Но ее либо не было дома, либо она не брала трубку. Скорее всего, не хотела отвечать именно на мой звонок. А я рассчитывала, что она поздравит меня с моей второй помолвкой. Или с ее разрывом.
Я надеялась, Габи немного остыла и выслушает мои объяснения. Но раз уж она не позвонила, значит, до сих пор злится. Я хотела поговорить с ней об Анжеле. Узнать, как мама чувствует себя на самом деле. Я никогда не переживала потерю близкого человека и не знала, что бывает с людьми, которые через это прошли. Моя мать точно изменилась после смерти бабушки, и мне от этого было не по себе. Со времени похорон Анжела прекратила свои попытки пробить мою стену. Но когда оба собеседника проявляют сдержанность, общение вообще прекращается. Один из двоих должен постоянно болтать, компенсируя этим молчаливость другого. Но моя мать больше не старалась поддерживать видимость наших теплых отношений. Это означало, что наши и так слабые узы окончательно рвутся. Я пока не понимала, что я чувствую по этому поводу. Но я не сомневалась, что Анжела поделилась своими переживаниями с Габриеллой.
Я скучала по Габи. Все, с кем я общалась в последнее время, хандрили. Мне необходимо было поболтать с моей невесткой, которая — несмотря на ее недавнюю сердитость — была по характеру очень жизнерадостным человеком. Я надеялась, этот разговор меня развеселит. Своего рода прививка хорошего настроения. «Вот было бы здорово, — размечталась я по дороге домой, — подъезжаю к дому, а на пороге меня ждет Габриелла». Я люблю вот так помечтать, как в детстве. «Вот было бы здорово…» — говорила я про себя, втайне надеясь, что кто-то сверху прочитает мои мысли…
Соблюдая негласное соглашение с небом, я не смотрела на дом, пока не припарковала свой «вокс- холл». И только потом подняла глаза. И поразилась. На пороге моего дома сидел… Олли. Да. Ну что ж, меня немного неправильно поняли. Бывает. Наверное, я недостаточно четко сформулировала свои желания. Или они издеваются.
— Олли, это ты? — закричала я, как будто это мог быть кто-то другой.
— Привет, Ан. Как дела?
— Я снова одинокая женщина, а у тебя?
— Я так понял, что вам с Джейсом надоели ваши акробатические этюды в кровати?
— Чего?
— Да не важно. Все закончено? — Да.
— Судя по голосу, ты не сильно удручена.
— Олли, я вообще никогда не испытываю никаких сильных чувств.
Наконец он улыбнулся:
— Точно сказано, Ан. Ты не спешишь стянуть штаны, как все нормальные девчонки.
— То есть я ненормальная, потому что не спешу в койку?
— Ну, типа того! Габи за разговоры на такие темы меня бы убила.
— Как она, кстати?
— Очень занята.
— Все еще сердится на меня?
Он пожал плечами.
— Так все нелепо! Я получила задание — прогуляться с Джудом до школы, проследить, как одного ребенка забирают после уроков, но на самом деле я пошла с ним в парк.
— А Габи решила, что ты взяла его с собой, когда вы преследовали машину. Хотя я ничего страшного и в этом не вижу. Но ты же знаешь ее. Она… все воспринимает очень остро. Иногда бывает совершенно безрассудна.
Я из вежливости улыбнулась, хотя мне не нравилось, что Олли критиковал Габриеллу в моем присутствии. Мне хотелось думать, что он считает ее совершенством.
— Так что случилось? — спросила я. — С чего ты вдруг решил меня проведать?
Олли засмеялся и протянул мне пластиковый мешок, в котором что-то звякало.
— Не радуйся. Это просто кола. Я за рулем. И вообще, что это ты так удивилась? Почему мне не зайти повидать родную сестру? Мне нужен для этого повод?
Я посмотрела ему в глаза. Наши характеры очень похожи. Во всяком случае, мы одинаково стараемся никого не пускать к себе в душу. Частые приступы апатии свойственны ему так же, как и мне. Он был внештатным фотографом и по заданиям редакций странствовал по всему миру. Он делал снимки для журналов о дикой природе и путешествиях, приключениях. Он не хотел работать в рекламе, хотя только там он имел бы стабильный высокий доход и возвращался бы домой к шести. По пять месяцев в году он проводил за границей. Его не было, когда Джуд впервые произнес слово «папа». Джуд сказал это, обращаясь к фотографии Олли.
Я не часто видела Олли, а когда мы встречались, наши разговоры были легковесны, как бабочки, порхающие над лугом. Мы сильно любили друг друга, но я часто стеснялась с ним разговаривать, особенно о себе и своей жизни. Время от времени у кого-то из нас случался приступ откровенности. Мы никогда не обсуждали родителей, наше отношение к ним, наши отношения с ними. Зато могли долго и в подробностях обсуждать героев сериалов и ток-шоу — тут мы позволяли себе откровенно высказываться о других людях, пусть придуманных.
Дебаты могли идти часами. А после ухода Олли, я часто спохватывалась, что так и не спросила, как у него дела на работе, какие у них с Габи планы (завести еще Джудов? Поехать в Италию? Расширить верхний этаж своего дома?), или что он думает о последних успехах своего сына. Он вообще добровольно ни слова не говорил о Джуде, тем более о его успехах, и я думала — а знает ли он о них вообще? Я тоже хороша — и не подумала спросить, нет ли у него с собой каких-нибудь семейных фотографий.
Кстати, Габриелла никогда не носит с собой фотографий Джуда. Я один раз спросила ее почему, и она ответила: «Если кому-то действительно интересно, и они задают вопрос не из любопытства или вежливости, пусть приходят и посмотрят на него».
Я тут же заткнулась. Она хотела защитить Джуда даже от дурных мыслей, которые могли возникнуть в головах окружающих. Ее эмоциональная чуткость была исключительно развита, она ощущала каждый нюанс психологии людей, и в этом была противовесом Олли. Благодаря ей они достигли главного, что имели, — теплого приветливого дома, откуда не хочется уходить. Я подумала о строгой официальной обстановке дома своих родителей и порадовалась за Олли. Естественно, о своих чувствах я ему не сказала.
— Нет, — сказала я ему, — конечно, тебе не нужен повод, Олли. Просто я вижу, что сейчас он у тебя есть, и ты мне его вскоре сообщишь.
Олли сжал голову руками, как будто сдерживая боль. Я увидела, что его бакенбарды слегка тронуты сединой.
— Габи поехала к своей маме на выходные. Джуда взяла с собой.
