Саския Бергрен - Сладость греха
Ближе к полудню она приняла ванну, насухо растерлась махровым полотенцем, снова залюбовалась прической. Коснулась пальцем непослушного завитка на виске и решила идти до конца — макияж наложить в том же стиле.
Но сначала она не пожалела «Диориссимо», чей ландышевый аромат обожала. Интересно, понравятся ли духи Бенедикту Норденгрену? — подумала она и тут же отчитала себя за ветреность: какое ей дело до вкусов Бена! Незачем размышлять над пристрастиями и антипатиями совершенно постороннего человека, который в силу неведомых причин весь день стоит перед ее мысленным взором.
Новое, ослепительно белое нижнее белье дышало ностальгией о прошлом. Талию стягивал корсет «веселая вдова» — костяные пластинки, большинству современных женщин неведомые, немилосердно давили на бедра. Но такой уж фасон платьев выбрала Натали!
Флорин наложила макияж и пригляделась к результатам трудов своих. Голубые тени, подведенные карандашом веки, яркие румяна — ни дать ни взять девичье личико со старинного оловянного подноса для кока-колы! Затем, поразмыслив, Флорин выбрала розового цвета помаду, вооружилась кисточкой-аппликатором, подчеркнула форму верхней губы, а затем сузила уголки. Этакий купидончик, губки бантиком! Наверное, Марк прав: ей и впрямь следует почаще наряжаться. До чего здорово получилось!
Она надела повседневное платье, упаковала в сумку свадебный наряд, туфли в тон на высоких каблуках, шляпу, косметику, лак для волос и выглянула в окно. Ветер по-прежнему гнул деревья к земле под углом в сорок пять градусов. У подъезда уже дожидалось такси. Замотав шелковым шарфом драгоценную прическу, Флорин поспешила к машине.
Десять минут спустя девушка взбежала по ступеням дома Натали и опасливо взялась за ручку двери — не столкнется ли она с Бенедиктом Норденгреном, едва переступив порог? Даже если и так, на сей раз от нее не несет бензином на мили вокруг. Но, черт возьми, не хотелось бы, чтобы Бен увидел ее с нелепым шарфом на голове, точно у столетней старушки! Хотя быть здесь он никак не мог.
И действительно, в холле маячила лишь фигура посыльного флориста. Комната, отведенная под гардеробную, располагалась слева от холла. Флорин толкнула дверь — внутри царили смятение и суматоха. Натали уже была там, так же как и вторая подружка невесты, Эмми. А следом за Флорин подоспела и третья, Маргарет. В подсвеченных зеркалах отражались вместительные пакеты и сумки, полуодетые девушки и героиня дня в полуобморочном состоянии.
— О, Фло, слава Богу, что ты здесь! Я тут совсем извелась, умираю со страху: вдруг кто-нибудь опоздает, или цветы доставят не на тот адрес, или фотограф позабудет аппарат, или…
— Натали Хоис, возьми себя в руки! Ни одна из упомянутых катастроф тебе не грозит! Все мы здесь и никуда не денемся. Фотограф наверняка уже возится с треногой, цветы только что принесли.
Трепеща от радостного возбуждения, девушки надели платья. Разумеется, для невесты существовал лишь один-единственный цвет — ослепительно белый. Подружкам достались наряды пастельных тонов: Эмми — лазурно-голубой, Маргарет — медово-золотистый, а Флорин самый женственный цвет — розовый.
Застегнув длинное платье, она тщательно расправила переливающуюся тафтяную подкладку, на которой крепилась кисея «органди». При каждом движении складок в воздухе разливался аромат «Диориссимо». Платье воспроизводило популярный фасон начала века: ткань плотно облегала талию и бедра, далее юбка расходилась колоколом, из-под пышной оборки выглядывали атласные лодочки с крохотным ремешком, закрепленным на миниатюрной жемчужной пуговке. Корсаж на шнуровке только выигрывал от кружевной накидки, что крепилась на поясе и изящно драпировала грудь. На спине кружево закалывалось только раз — у основания шеи, а затем ниспадало к талии. Рукава повторяли форму юбки — колоколообразные, широкие, чуть скользящие. Завершала ансамбль широкополая шляпка из розовой итальянской соломки — само очарование, хотя, возможно, в начале века таких не носили. Украшала шляпку шелковая розочка, ленты того же цвета обвивали тулью и спускались к талии.
Натали держала в руках букет гардений, перчатки невесте не полагались. Подружки щеголяли в белоснежных перчатках и с крохотными плетеными корзинками весенних цветов в тон платьям: у Эмми — незабудки, у Маргарет — желтые примулы, а Флорин достались нежно-розовые, благоухающие гиацинты.
Обе матери, равно как и бабушки, племянницы и кузины сосредоточенно затягивали корсажи. Уже выходя, Флорин бросила последний взгляд в зеркало. Что за безумие — любоваться с открытым ртом на собственное отражение и гадать, что подумает при виде нее Бенедикт Норденгрен! Однако при этой мысли сердце девушки сладко дрогнуло, словно невестой была она, а не Натали.
Когда же участники церемонии прибыли в церковь и их пригласили в боковой неф для групповых фотографий, Флорин непроизвольно схватилась за грудь и затянутой в перчатку руке, отчего-то сделалось жарко. Флорин высмотрела его так же безошибочно, как дикая птица отыскивает себе пару среди бесчисленной стаи.
Бенедикт Норденгрен стоял к ней спиной, выделяясь в толпе мужчин пропорциональностью сложения и копною каштановых кудрей. Положив одну руку в карман брюк, бурно жестикулируя другой, он оживленно беседовал с приятелем. Вот он похлопал собеседника по плечу. И при виде этого движения у Флорин потеплело на душе точно от ласкового, щекочущего прикосновения.
Тут подоспел и Джулиан. Однако Флорин не удостоила его даже взглядом. Бенедикт Норденгрен повернулся к жениху, друзья обменялись рукопожатием. Затем Джулиан удалился, а Бен медленно обвел собравшихся взглядом.
Он высмотрел девушку так же уверенно, как и она его. Взгляд серых глаз остановился на ней и далее не двинулся. В груди у Флорин стеснилось, а затем на сердце сделалось до странности легко. Губы Бена приоткрылись, рука медленно, очень медленно, выскользнула из кармана. Он улыбнулся — и в душе Флорин словно взметнулся ослепительно яркий, искрометный фейерверк. О, эта улыбка! Потрясающая, неотразимая улыбка! Силы в ней нисколько не убавилось — сводит с ума, как и прежде!
Бен тотчас же направился к Флорин, решительно проталкиваясь сквозь толпу, извиняясь, ежели задевал даму. Подойдя, он картинно воздел руки.
— Боже, что за красавица!
Одной рукою вцепившись в корзинку, девушка протянула ему вторую. Бен ласково сжал хрупкую кисть ладонями, поднес к губам. Но, обнаружив перчатку, ограничился тем, что поцеловал запястье, чуть выше полоски белого шелка.
Когда Бен выпрямился, щеки девушки ничем не отличались по цвету от гиацинтов в корзинке.
