Дикси Браунинг - Любовь старой девы
Итак, пожелаю ей спокойной ночи и уйду, подумал он и обнаружил, что поднимается на террасу. Не ожидая приглашения, он подошел к качелям, на которых когда-то просиживал часами, прокручивая в голове сюжеты. Один или два из них он потом испытал на себе лично, а о некоторых только написал.
— Мне лучше остаться здесь, пока с меня не перестанет капать. Тогда можно будет перебраться в соседний дом. Иначе этот огнедышащий дракон в юбке просверлит, то бишь, прожжет мне затылок. Она вообще ненавидит мужчин или только меня?
— По правде говоря, миссис Маунтджой не дракон. Просто в последнее время в связи со свадьбой у нее много забот. Вот и все. Мать Чарлза приедет ей помогать.
Кейн кивнул и мягким движением чуть толкнул качели. Звуки летней ночи, запах сырой земли и недавно скошенной травы, скрип ржавых цепей раскачивавшихся качелей — все слилось воедино и вызвало в нем новую волну воспоминаний.
— Когда я учился в старшем классе, у меня была собака. Выловил ее в пруду. Я называл ее Джинджер.
Рори пробормотала что-то подходящее к случаю; большего от нее не требовалось, он, скорей, рассуждал сам с собой.
— Помню, как тайком, когда мама ляжет спать, я втаскивал Джинджер на чердак. И потом, если ей там надоедало, выпускал ее через окно на крышу террасы, и она сползала вниз по решетке для глициний. Умнейшая была дворняга.
— Что с ней случилось?
— Попала под грузовик через год после того, как я уехал в школу.
И он оплакивал ее. Рори могла дать голову на отсечение. Он, наверно, и тогда уже был высокий и широкоплечий, с такими же резкими мужскими чертами, только еще не загрубевшими, и он горько плакал по дворняжке Джинджер, выловленной в пруду.
— По-моему, решеток под глициниями почти совсем не осталось, — сказала она. — Чарлз хочет, чтобы я обрезала ее. Может быть, завтра и займусь. — Она прислонилась к стене, обхватила руками колено и уставилась на густые кружевные ветви. — Он хочет нанять человека, чтобы тот выкопал корни, прежде чем она зацветет.
— Слишком поздно. Сейчас эти корни покрывают полграфства.
Рори кивнула и немного спустя сказала:
— Я хотела сделать это у мирового судьи. Было бы гораздо проще.
— Обрезать глицинию у мирового судьи? — Кейн встретил ее ошарашенный взгляд и решил, что глаза у нее светло-карие. — Ах, вы имели в виду свадьбу.
— Чарлз хочет, чтобы это происходило в церкви. Он говорит, что ради меня, потому что у меня это первый раз. Но мне в общем-то все равно.
— Все равно — выходить или не выходить замуж? — Ровные черные брови Кейна снова взлетели вверх. Глаза у него были карие, цвета кофе без сливок.
— Я насчет церкви. Больше хлопот. С уймой народу, с подготовкой и все такое, и потом обед. Он планирует после свадьбы большой банкет для всех деловых партнеров и клиентов.
Кейн пожал плечами. Окончательно сняв рубашку, он бросил ее поверх качелей. Рори старалась не смотреть на него. Нагота, даже частичная нагота, всегда вызывала у нее неловкое чувство.
— Вы не любите банкетов?
Она вздохнула и намотала прядку волос на палец.
— Не так сам банкет, как… все вместе взятое! — Она беспомощно взмахнула обеими руками и снова вздохнула. — Простите. Вам это неинтересно.
— Нет, почему же. Иногда помогает, если выложить все незнакомому человеку. Выразив свои проблемы в словах, вы можете потом рассортировать их в голове.
— У меня нет никаких проблем… во всяком случае, серьезных. — И она снова начала терзать свои волосы, накручивала на палец, тянула, дергала, а потом стала мягким завитком щекотать себе щеку.
Конечно, дорогая, у тебя нет проблем, подумал Кейн. Поэтому-то ты за две недели до свадьбы, черт возьми, и скребешь на четвереньках среди ночи террасу.
Все ясно, и ему даже не надо особо утруждать себя, чтобы пытаться понять. Кейн искусно подводил ее к откровениям, задавая вроде бы невинные вопросы. Как украшенный наградами пилот и писатель он давал столько интервью, что и не упомнить. И был очень искусен в деликатных вопросах, хотя не так искусен в методах.
И теперь он деликатно старался разговорить Рори. Вскоре он вытянул все, что вызывало у нее смятение в мыслях и не давало уснуть.
— Дело в том, что я всегда была такой рассудительной — все так говорят. Но последнее время просто не знаю, что со мной случилось. Ничего не могу решить, а если решу, то тут же засомневаюсь. Чарлз хочет, чтобы я в последнюю неделю что-нибудь надумала насчет цветов, а я все откладываю. И потом еще музыка. Я не могу выбрать. Пусть будет или что-то традиционное, или старая пластинка Дженис Джоплин, которую любил мой отец.
Кейн беззвучно присвистнул.
— А вы лично любите в музыке примитивное звучание?
— Я вовсе не музыкальна, — пожала она плечами. — Это предложила Санни. Она и Билл очень любили Джоплин.
— Санни?
— Моя мать. Ее звали Маргарет. Но она официально переменила имя и стала Сурия, по-моему, это значит «солнце». Во всяком случае, все называют ее Санни.
Аврора, дочь Сурии и Бог знает кого. Зевса? Будды? Фотония? Наконец все встало на место. Синдром шестидесятых снова ожил.
— Ничего страшного. Если у вас лично нет ничего на примете, почему бы не оставить это на усмотрение церковных музыкантов?
— Да… конечно. Можно сделать и так. — Она прикусила губу, потом пожевала обеими, и Кейн еле сдержался от искушения немедленно спасти их. — Но я не знаю, как полагается оплачивать музыку: или они пришлют счет, или надо сунуть им что-то в закрытом конверте. И кроме того, я вообще не очень согласна с церковной свадьбой.
— А как насчет церковного двора? Раньше двор Бэнксов выглядел вполне прилично для этой цели. Я приехал, когда уже стемнело, так что сегодня его не видал.
— Как всегда. — Она вздохнула. — Чарлз говорит, что я должна поскорей решить все эти надоедливые мелочи, а ведь надо еще подготовиться к школе, через месяц начнутся занятия, да, чуть не забыла — еще нужно платье.
— Платье. Верно. — Может, для нее проблема — деньги? Вряд ли. Чарлз с тех пор, как стал совершеннолетним, делает в Каролине огромные деньги и полностью посвятил себя этому занятию. Но она, наверно, слишком гордая и хочет внести свою долю.
— Мне не следовало бы так раздувать это дело. Я хочу сказать, ведь речь идет о нескольких минутах. Но… — Она опять взмахнула руками. — Ох, не знаю! Просто я не могу привести в порядок свои мысли! Я привыкла, что мне всегда это хорошо удавалось. А в последнее время не могу даже приготовить себе завтрак! Насыплю в кастрюльку хлопья и потом полчаса смотрю на них, не соображая, что же делать дальше. Я пишу себе записки, что надо сделать, а когда их читаю, то в них нет смысла. Или составляю самые разные списки и не помню, куда их положила.
