Владислав Егоров - Букет красных роз
То лето вспомнилось ему теперь, как самое счастливое время в жизни. Конечно, и потом были радостные события. Когда стал чемпионом области в наилегчайшем весе, когда мастера спорта получил, когда свадьбу с Лидией сыграли, когда, наконец, Маринка родилась. Но все это были мгновенья, минуты, часы, пусть даже дни, а там в Ольшанах счастье длилось целое лето. Он и в школу опоздал почти на неделю, так не хотелось уезжать. Притворился больным и кашлял старательно, и добрая душа тетя Дуня поверила и отпаивала его горячим молоком с медом, а дядя Грицько незлобиво посмеивался: «Ой, жинка, дурачит тебя хлопец! Ему не меда, а лозины треба!».
С соседскими ребятами сдружился он тогда быстро, а окончательно завоевал среди них уважение после того, как в стычке с пацанами с другого конца села, совершавшими набег на сад Василя Макухи, послал в нокаут своим коронным апперкотом их вожака, который был на голову выше и килограммов на двадцать тяжелее его. Прокрутив в памяти еще раз этот эпизод, Сын полка усмехнулся: вот загадка мальчишичьего характера! За каждой хатой сад: вишни, сливы, яблоки, груши — ешь собственные до отвала, ан нет, тянет чужого тайком попробовать, будто оно вкуснее. И сам он не раз в таких вылазках участвовал. Конечно, рассудить по-честному, это никакое не воровство. Наверное, просто двигало хлопцами желание испытать риск, чтоб страшно тебе было, а ты этот страх превозмог, не побоялся, что поймает тебя хозяин сада да посечет загодя приготовленной для такой оказии крапивой, а то и пройдется по бокам доброй жердиной. Впрочем, философское это размышление свелось у Сына полка лишь к короткому восторженному вздоху: «Ох, и пошкодили же мы тогда!»…
Потом, когда пили водку, уютно расположившись в тенечке старой березы, попытался было Сын полка рассказать друзьям-приятелям про то, что купил он сегодня стакан семечек, да не подсолнуховых, а тыквенных, да не простых, а соленых, такие последний раз лузгал без малого сорок лет назад, и что эти семечки напомнили ему детство, которое было счастливым, потому что лазил он с ребятами по чужим садам, а еще копнил сено и вместе с тетей ходил на прополку свеклы, а еще с ребятами ловили они щурят в бочагах, и ловили не на удочку, а вот как: один держит у самого дна вершу — плетеную конусом длинную корзину, а другой, а то и двое-трое идут ему навстречу, баламутя воду, и рыба, потеряв от страха соображение, заплывает в эту вершу, тут только ее и вытаскивай…
Но рассказ у Сына полка получился нескладный, потому что выпитая водка путала мысли, так что Серый оборвал его на полуслове и процедил презрительно:
— У, падла, семечек купил! Нет, чтобы хлеба…
Никогда больше не пускался Сын полка в откровения с собутыльниками о своих самых счастливых днях, проведенных в далеком детстве, но все чаще с утра, пока еще бывал трезвым, стал ходить на угол Первомайской. Купив у Надежды Прокоповны соленые тыквенные семечки, когда целый маленький стакан, когда на рубль — полтора, и всегда она прибавляла еще жменьку, он вступал с ней в разговор, не обращая внимания на ехидные реплики и насмешливые взгляды Зыкиной. Сначала робко и коротко, а потом все смелей и подробней он рассказывал землячке об Ольшанах, о тете Дуне и дяде Грицько, о Василе Макухе, о других хлопцах, имена которых подзабыл, о том, как «робил» в колхозе, как впервые в жизни сел на коня, и этот конь — смирный послушный мерин по кличке Парубок, почуяв, что седок на нем неопытный, вдруг понес рысью, и, проскакав так метров сто, встал на дыбы и сбросил его в заросшую крапивой канаву. И Сыну полка было приятно, что, слушая про это его детское приключение, Надежда Прокоповна смеялась звонко, и совсем по-молодому сверкали ее карие очи.
Если называть вещи своими именами, то бомж Сын полка просто-напросто влюбился в торговку семечками, но ему, конечно, и в голову не приходило именно так определить настойчивое желание почаще видеть ее, слушать певучий хохляцкий говорок и заливистый смех, когда он, в который уже раз, повествовал про горячий норов колхозного мерина. Он полагал, что в его беспутной жизни давно не осталось никакого другого интереса, кроме выпивки, а вот, оказывается, просто побалакать с бабой и то приятно. Сын полка был благодарен Надежде Прокоповне за то, что, несмотря на наущения подлюки Зыкиной, она принимала его за обычного, равного другим человека, а ведь для каждого безнадежно пьющего, как бы он ни хорохорился, нет горше чувства сознавать свою ущербность, свою отверженность. Его могли лишь пожалеть, что случалось редко, а чаще презирали или ненавидели, как даже самые близкие люди — жена и дочь. Лидия после «двадцати лет каторги» — приговорив так их совместную жизнь — нашла другого, порядочного, настолько порядочного, что тот увез ее отсюда за тысячу верст, чтобы исключить возможность встреч с бывшим пьяницей мужем. А Маринка, любимая дочка, выставила его из дома, да не просто выставила, а заставила выписаться, потерять прописку, стать в полном смысле этого слова «бомжем». Хотя, по правде сказать, инициатива тут принадлежала не дочери, а ее хахалю. Его он не видел, но знал, что зовут Максимом, служит в ОМОНе и недавно вернулся из Чечни. Нынче про таких говорят: «крутой!».
Лето пришло солнечное и жаркое, и Надежда Прокоповна скинула свою плюшевку и старушечий платок, и оказалось, что она очень даже пригожая женщина, несмотря на обильную седину в волосах, а, впрочем, сейчас даже у молодых девок в моде седые прядки.
И Сын полка тоже преобразился. Во-первых, вроде бы уступая пожеланию Павла Матвеича, он сбрил свою неказистую бороденку. Во-вторых, попросил Стаканыча подравнять прическу, и тот, несмотря на отсутствие трех пальцев на правой руке и сильное ее дрожание, довольно ловко орудуя ножницами, ровнехонько, как по линеечке, откромсал его пегие патлы. В-третьих, сменил наряд — ходил теперь в тенниске и спортивных брюках, презентованных бывшим его учеником Сашей Алсуфьевым, с которым встретился случайно на улице, и которого жалкий вид любимого учителя физкультуры так сильно потряс, что он, отложив на час какие-то свои дела, сбегал домой и принес большую сумку разных шмоток. И шнурки на кроссовках были теперь, хотя и ботиночные, но одного черного цвета. Так что, в трезвом состоянии Сын полка на бомжа совсем не походил, и Надежда Прокоповна могла беседовать с ним без опаски, что иной брезгливый покупатель при виде его отворотит нос от ее товара.
В своем предположении, что на семечках бизнеса не сделаешь, он оказался прав. Торговля у Надежды Прокоповны шла отнюдь не бойко, особенно с утра. К стыду своему, Сын полка даже был рад этому обстоятельству, ибо редко кто мешал их разговорам. Правда, как правило, говорил в основном он, Надежда Прокоповна больше помалкивала. Смущалась, видимо, что «погано розмовляе по-русьски». Но все же постепенно кое-что рассказала о себе. Она седьмой год, как овдовела, живет с дочкой, зятем и двумя внучатами. Старший Тарасик уже во второй класс перешел, а младшему Эдичке только три годика. Дочка работает медсестрой в больнице, получает сущие гроши. А зять был помощником машиниста на маневровом тепловозе, да эту должность недавно сократили, и он шукае себе работу. Но у них в Мене никаких крупных производств нет, а кто устроенный, те крепко держатся за место. Жди, когда кого на пенсию спровадят, вот как ее. Всего три месяца лишних дали отработать. Раньше в почтарки калачом не заманишь, а сейчас девчата, окончившие школу, в очередь сюда выстроились. В общем, не от хорошей жизни забралась она за тридевять земель от родного дома. Русские рубли еще чего-то стоят, не то, что ихние гривны. К осени, рассчитывала, с барышом остаться, чтоб зимние курточки внучатам купить, свитерочки, сапожки, а, может, удалось бы и на пальтишко для дочери выкроить, однако, кажется, планам этим не суждено сбыться.
