Элеонора Глин - Причуды любви
В результате всех этих размышлений он пришел к заключению, что остается сделать только одно — пойти и поговорить с Зарой, объяснить ей, что им обоим предстоит, и попросить сыграть свою роль.
Вернувшись в дом, Тристрам сразу же отправился в ее комнату. Он так перестрадал за последние сутки, что уже не страшился искушений. Онемев от усталости и боли, он постучал в дверь комнаты Зары и, услышав равнодушное «войдите», приоткрыл дверь и сказал: «Это я, Тристрам. Мне нужно кое-что сказать вам. Можно мне войти или, может быть, вы предпочтете спуститься в гостиную? Теперь там, вероятно, никого нет, и мы можем свободно поговорить».
— Пожалуйста, войдите, — ответила Зара и почувствовала трепет во всем теле.
Он вошел, закрыл за собой дверь и подошел к камину. Зара лежала на кушетке, закутавшись в мягкий голубой пеньюар. Косы ее были распущены, так как она, оставаясь одна, всегда распускала их, чтобы голова могла отдохнуть от их тяжести. Когда Тристрам вошел, она поднялась и села в углу кушетки. Тристрам, взглянув на нее, отвернулся и, облокотившись на камин, холодно и сурово начал:
— Я хочу попросить вас об одолжении — помочь мне завтра и в последующие дни сыграть свою роль. Дело в том, что в обычае нашего рода устраивать всевозможные глупые развлечения, когда кто-нибудь из Танкредов приводит домой свою молодую жену. То же самое будет и теперь. В парке построят триумфальные арки, народ будет приветствовать нас радостными восклицаниями; нам придется присутствовать на парадном завтраке и выслушивать всякие спичи и тосты, затем пройти через торжественный обед вдвоем, причем все слуги будут находиться тут же и следить за каждым нашим движением, и в конце вечера — присутствовать на балу, даваемом в большом зале для служащих и арендаторов. Все это очень тяжело и утомительно, как вы сами легко можете себе представить.
Тристрам умолк, но затем снова заговорил, причем даже не взглянул на Зару и не изменил тона своего голоса, хотя подошел к самой трудной части своей речи.
— Все эти люди, считающие себя моими друзьями, — продолжал он, — придают большое значение этим обычаям, так как они любят нас, то есть меня, как своего хозяина, и вас, как мою жену. Мы всегда очень мирно жили с местными жителями Рейтса, а мою мать они положительно обожали. Все они ждут нашего приезда и открытия дома и… и всего прочего… — тут Тристрам снова умолк, так как у него пересохло в горле — он вспомнил свои мечты, когда перед свадьбой сидел в обшитой высокими дубовыми панелями комнате и смотрел на старые доспехи Гвискардов. Теперь действительность насмешливо смотрела ему в лицо.
Зара сжала руки, и если бы он взглянул на нее в этот момент, то увидел бы в ее глазах любовь и тоску, которая погасила их блеск.
Но Тристрам не взглянул; он овладел своим волнением и продолжал спокойным тоном:
— Я прошу вас только об одном — чтобы вы взяли на себя роль в этой комедии: были нарядно одеты, улыбались и делали вид, что все это доставляет вам удовольствие; а если мне необходимо будет взять вас за руку и даже поцеловать, то чтобы вы не хмурились и не думали, что я делаю это по собственному желанию. Я знаю, что вы так же горды, как и я, поэтому надеюсь, что вы не откажете мне в моей просьбе.
Теперь Тристрам взглянул на Зару, но она, чувствуя буквально душевную агонию, низко опустила голову. Так, значит, если он возьмет ее за руку и поцелует, это будет не по собственному желанию! Вот то главное, что дошло до ее женского сердца и поразило его, как кинжалом!
— Вы можете рассчитывать на меня, — ответила Зара так тихо, что он едва расслышал ее слова; но затем она гордо подняла голову и глядя прямо перед собой, сказала уже громче: — Я сделаю все, что вы пожелаете и что сделала бы на моем месте ваша мать. Я не слабонервна, как вы знаете, и, как вы сказали, так же горда, как и вы.
Тристрам, не осмелившись взглянуть на нее, направился к двери, но все-таки обернулся и сказал:
— Благодарю вас и прошу верить, что если возникнут такие ситуации, что вам будет казаться, будто они устроены нарочно, чтобы сблизить нас, как если бы мы действительно были мужем и женой, то я в этом нисколько не буду виноват. Вы можете рассчитывать на то, что я сделаю все, что возможно, чтобы облегчить вам всю эту процедуру, и когда она кончится, мы обсудим, как нам жить дальше.
И хотя Заре страстно хотелось громко закричать: «Я люблю вас, я люблю вас! Вернитесь ко мне и бейте меня, если хотите, но только не будьте таким холодным и равнодушным!», она не сказала ни слова — железная привычка, выработанная всей ее жизнью, удержала ее, и Тристрам вышел из комнаты.
Когда дверь за ним закрылась, Зара не могла дольше сдерживаться и, забыв о том, что может войти горничная и что скоро нужно идти к обеду, бросилась на медвежью шкуру, разостланную перед камином, и отчаянно разрыдалась. Но долго предаваться отчаянию она не могла — в следующий же миг она вспомнила о своих обязанностях перед обществом и, проклиная судьбу, цивилизацию, обычаи и всю жизнь, поднялась с пола и принялась уничтожать следы слез. Даже поплакать нельзя вволю, так как все время приходилось играть роль! Обмыв глаза холодной водой и подышав свежим воздухом у открытого окна, Зара несколько успокоилась, и когда раздался гонг, призывающий к обеду, и в комнату вошла ее горничная, могло показаться только, что у нее болела голова.
ГЛАВА XXXII
Последний обед в Монтфижете прошел более спокойно и скучно, чем предыдущие. Компания, вероятно, с одной стороны, слегка устала, а с другой — погрустнела от мысли, что завтра всем придется расстаться. Поэтому когда после обеда все снова собрались в гостиной, компания естественно распалась на группы.
Леди Анингфорд отвела Тристрама в сторону и пыталась утешить его и разговорить. Но очень быстро пришла к заключению, что все ее попытки напрасны, видимо, его горе слишком глубоко, чтобы ему можно было помочь. Когда она отошла от Тристрама, к нему подошла Лаура и в последний раз вонзила в него свое отравленное жало.
— Вы завтра уезжаете, Тристрам, и начинаете новую жизнь, — сказала она, — так вот, когда вы все разузнаете о вашей жене и ее прекрасном друге, то, может быть, вспомните о женщине, которая вас верно любила, — и она повернулась и ушла, оставив Тристрама в такой ярости, что он даже не мог двинуться с места.
Затем к нему подошел герцог и сказал:
— Милый мой мальчик, я, может быть, устарел и не понимаю современного духа, но если бы я был на вашем месте, я ни на минуту не расставался бы с таким прекрасным созданием, как ваша жена. Я советую вам, когда вы останетесь вдвоем с ней в Рейтсе, зацеловать ее до полусмерти, и тогда вы увидите, что все будет отлично!
