Развод. Игра на выживание (СИ) - Коваль Лина
– Всё на тебя свесили.
– Мам, я не против. Где двое, там и трое... Мы устроили Дину в сад к Ване, да и Маше с ней веселее, – говорю, уминая четвёртую тарталетку. – А у Оли как дела?
– Всё хорошо у них, – произносит отец. – Позвони сама и узнай. Она жаловалась, что ты её вычеркнула из жизни.
– По-моему, это процесс обоюдный, – замечаю, глядя на маму.
Мама жалобно улыбается и мне вдруг становится по-настоящему её жаль. Ведь она единственная кто пытается что-то наладить...
– А что на горячее, мамуль? – спрашиваю, задевая тонкое запястье.
– Мясной бульон, – радостно отвечает она, поправляя брошь на блузке, и поднимается, чтобы снять крышку с фарфоровой супницы.
В воздухе возникает резкий запах, от которого мой желудок превращается в узел и всё съеденное срочно просится обратно.
Вскакиваю с места.
– Я сейчас, – проговариваю быстро, устремляясь в ванную комнату на первом этаже. Ужас. Не спуская с себя пристального взгляда, умываюсь холодной водой, и ею же смачиваю шею.
В голове вереницей проплывают все симптомы.
Вчера после глинтвейна мне было нехорошо, но я старалась этого не замечать. Сегодня с утра тоже подташнивало, но я продолжала грешить на глинтвейн.
Дрожащими пальцами расстёгиваю крохотные пуговицы на блузке и веду ладонью по кромке кружевного лифчика.
В целом я поправилась, но грудь… ей досталось больше всего. Обнимаю себя, рассматривая покрасневшие щёки, резко контрастирующие со светлыми волосами.
Это… катастрофа.
Просто катастрофа.
Медленно возвращаю блузку в прежний вид и вытираю набежавшие слёзы.
Я, конечно, наверное, несколько раз пропускала назначенные гинекологом таблетки и вообще, была не в себе в прошлые месяцы. Ослабила контроль. Даня тоже об этом не думал, а мог бы…
Я мечтала учиться, работать.
Хотела новой жизни, а сейчас что? Всё сначала?! Пелёнки, бессонные ночи…
Вздрагиваю, словно от ледяного холода и тут же пугаюсь фигуры отца в дверном проёме, ведущему в гостиную.
– Яна…
– Где дети?
– Они с мамой на кухне, ужинают. Пошли в кабинет, у меня есть разговор.
Передвигаюсь по пустынному коридору, следуя за широкой спиной отца, и как никогда чувствую себя уязвимой.
Не надо было сюда ехать. Ничего хорошего не будет.
– Ты отозвала доверенности у моих юристов? – начинает отец с претензии, усаживаясь в кресло.
– Аннулировала у нотариуса, если быть точной.
– Муж надоумил?
Устало вздыхаю и потираю пальцами виски.
Хочу домой.
Хочу лечь в постель и подумать, как быть дальше.
«Где двое, там и трое»
Просто не в бровь, а в глаз, Соболева! С размаху!
– Пап, – чуть наклоняюсь к столу и дотянувшись, хватаю крепкую руку. – Ну сколько можно? Пожалуйста.
– Дура ты, Янка. Будто бы и не моя дочь.
Хлёсткая ментальная пощёчина попадает прямо в цель, и я резко отклоняюсь, потирая лицо.
– А вот твой муж – наоборот. Сын своего отца.
– О чём ты? – хмурюсь.
Папа извлекает из кожаного чехла планшет, разворачивая его ко мне. Впиваюсь глазами в экран.
На нём фотография Дани, который держит под локоть девицу лет двадцать пяти. Рядом с ними ребёнок.
Вокруг троицы толпа людей, но чужими они не выглядят.
Нервно сглатываю скопившуюся слюну.
– Семья у него в Москве вторая, Яна. Вот, полюбуйся. И дочка Ваниного возраста…
Глава 46. Богдан.
Чувствуя ломоту и страшную усталость во всём теле, выхожу в коридор. Перед глазами разбегаются сверкающие мушки, давление видать ни к чёрту.
За окном зимний ветер играет с одиноким фонарём, пытается занести его вялой метелью.
Терпеть не могу быть вдали от дома. Тем более сейчас, после всего что случилось.
Снова пялюсь в телефон, как идиот.
Раз за разом налегаю на кнопку вызова и каждый из них слышу враждебный щелчок с кучей однообразных слов. Прикрываю глаза и случайно зацепляю плечом оконный косяк.
Блядь.
Тяжело вздохнув, инстинктивно тянусь к карману за сигаретами, но тут же матерюсь ещё громче. Озираюсь. Вроде никого. Не слышат.
Твою мать.
Ещё раз пытаюсь вызвонить Яну.
Где её черти носят?!
Постучав корпусом телефона о подоконник, решаю набрать Маше, но мобильный дочери тоже оказывается выключенным. А вот тесть, в отличие от моих девчонок, трубку поднимает как по отмашке: – Вечер добрый, – здороваюсь.
– Говори, – сухо в своём стиле приветствует Шацкий.
– Яна с ребятами у вас?!
– А ты опять потерял жену на ночь глядя?
Сука.
– Альберт… я сейчас не могу по достоинству оценить уровень твоего сарказма. Поэтому спрошу ещё раз – мои у вас?
– Н-е-т, – отзывается он и тут же бросает трубку.
С раздражением потираю затылок и глазею на ебучий фонарь.
Домой хочу!
Хватит.
Утвердительно кивнув самому себе в отражение, шагаю обратно в свою опочивальню. Душ принять не в состоянии, поэтому стягиваю футболку и устраиваюсь на узкой кушетке для карликов.
Долго смотрю в потолок, разбирая ночные тени по отрезкам и точкам.
Думаю о жизни…
О семье…
О том, что я, возможно, не самый плохой и никчёмный человек теперь. В тридцать лет уже и о таком периодически кручинишься.
Жить здесь и сейчас – удел неоперившихся юнцов, которые пороха не нюхали ни в прямом, ни в переносном смысле. Потому что только с возрастом принимаешься по очереди заворачивать то в прошлое, то в будущее.
Оцениваешь, анализируешь… Делаешь выводы. Выставляешь себе плюсы и минусы.
Как без этого?!
Засыпаю, скорее всего, под утро. Но некрепко, будто бы на поверхности плаваю.
Расталкивают в семь утра. Провожу привычные манипуляции, наспех завтракаю овсянкой с чаем и быстро сваливаю немногочисленные вещи из шкафа в дорожную сумку.
– Остался бы ещё на день, – обеспокоенно выговаривает Вероника, когда забегаю, чтобы попрощаться.
– Да, останься, – взвизгивает Маришка, отрываясь от экрана планшета.
Подарок прямо в точку!
– Не могу, боец, – тепло ей улыбаюсь и легонько сжимаю тоненькое запястье.
– Ты приедешь ещё?
– Конечно, – обещаю. – Приеду обязательно.
– Ладно, – грустнеет она и мы сталкиваемся потерянными взглядами с Вероникой.
Опускаю глаза.
– Богдану пора, мышка, – проговаривает мать дочке притворным, весёлым тоном.
– Ты поехал к другим детям?
Хитрая и умная. Толковая девка вырастет!
– Да. К Маше и Ване. Я тебе про них рассказывал, помнишь?
– Помню, – обиженно поджимает губы.
– Будь сильной, Мариш, – даю напутствие, чувствуя, как свербит в переносице. Потираю её с силой пальцами. – И слушайся маму.
Чёрт.
– Уезжай, – отворачивается девчонка.
Дуется.
Громко вздыхаю и вынимаю бумажник из кармана.
– Не надо, пожалуйста, – Вероника нервничает, заламывая пальцы.
– Не спорь, – пресекаю любые возражения.
Она извинительно закатывает глаза, плачет и прощается. Желает всего наилучшего, а потом долго смотрит вслед.
Выйдя на улицу, закидываю сумку на плечо и оказавшись за территорией, наконец-то закуриваю.
Смачно вытягиваю едкий дым в лёгкие.
Да!
Глядя на привычную сигарету, зажатую между пальцев, тут же чувствую себя слабохарактерным, что вынуждает немедленно от неё избавиться. Давно хотел бросить, по-моему, нет лучшего времени, чем сейчас.
На языке ещё долго держится вкус табака и неприятная горечь от сцены прощания с Маришкой. В жизни так много несправедливости, что иногда, хоть волком вой.
На стену лезь.
Не дай бог с кем…
Оказавшись в "Домодедово", снова пытаюсь набрать своим, но телефоны выключены. Пораскинув мозгами, выбираю нужный номер в контактах.
– Каролина, добрый день, – вежливо проговариваю.
– Добрый, – сухо отвечает журналистка.
– Богдан Соболев, – представляюсь.
– Соболев? – голос смягчается. – Слушаю внимательно.
– Супругу потерял. Она не в центре, случайно?!
