Ксения Любавина - Душенька
— Сложно сказать… Смотря для чего, — нашлась она.
— Например, чтобы составить мне компанию для похода в театр. Вы ведь ходите в театр?
— Ах, Петр Данилович…
— Просто Петр, — тихо поправил он ее.
— Что?
— Просто Петр, без отчества.
Она растерялась. Эти игры не доведут до добра. Ее уж точно.
— Ну хорошо… Тогда вы можете называть меня Людмилой. Тоже без отчества. — Она почти покраснела, произнеся это.
— Вы хотели что-то сказать, — напомнил Петр.
— Да, я хотела сказать, что бываю на спектаклях по долгу службы. А просто так я уже сто лет не смотрела ни одной постановки.
— Так что скажете, Люда?
Люда… От того, как он произнес ее имя, ей стало особенно тревожно.
Даже страшно. Надо было в молодости гулять с мужиками направо и налево, невзирая ни на что, тогда, возможно, сейчас ее, сорокалетнюю разведенную тетку, не бросало бы то в жар, то в холод от этих разговоров, от этих взглядов и намеков.
— Ну, не знаю… вообще-то заманчиво…
— Я понимаю, что не так просто выбраться куда-то. Особенно если это нарушает привычный уклад жизни. Я тоже постоянно занят. Но все-таки…
Внезапно все это стало ее забавлять. Людмила встретила его взгляд лукавой улыбкой, в глазах заиграли озорные искорки. В конце концов, бог с ней, с молодостью… Стоит ли горевать о «безразвратно» ушедших годах, когда выпадает такой более чем реальный шанс оторваться в настоящее время, в пору трезвой и разумной зрелости. И вообще — как-то разнообразить свою жизнь.
— А пойдемте лучше в кино, — предложила она. — В кино я не была уже двести лет.
— В кино?
— Ну да, в киношку. Какой-нибудь тупой боевичок со спецэффектами… или как это теперь называют… блокбастер.
— Вы серьезно?
— Да, вполне.
Булыгин пожал плечами: мол, почему бы и нет.
— Договорились. Тем более что двести лет — это гораздо больше, чем сто.
— У вас глубокие познания в математике, Петр.
Людмила подняла свой бокал и сделала глоток, как бы в честь их маленькой договоренности. В кинотеатре, помнится, если идешь туда с молодым человеком, принято усаживаться на последние ряды, так называемые места для поцелуев. Вот интересно, «молодой человек» догадается взять билеты в последний ряд или предпочтет комфортно созерцать действо на экране с середины зала?
Глава 5
Это было свидание, и Людмила собиралась особенно тщательно. Саня расхаживала по квартире с Танечкой на руках и подозрительно поглядывала на мать, крутившуюся перед зеркалом, как выпускница. Людмила перемерила все свои более или менее приличные наряды, от брючных костюмов и юбок до легких платьев, и се состояние приближалось к тихой панике: конечно же она потому и не может выбрать, что ей попросту нечего надеть! Потом, взяв себя в руки, наконец остановила выбор на платье. Все-таки это было свидание…
— Это тот крендель на мерсе, да? — полюбопытствовала Саня.
— Господи, как ты выражаешься…
— Ну, мы академиев не заканчивали… Так это он?
— Это он, это он… ленинградский почтальон…
— Ну, ма-ам!.. Как хоть звать-то его?
— Как назвали.
Саня обиделась:
— Я ведь о тебе пекусь.
Людмила легонько ущипнула дочь за нос.
— Лезть в чужую личную жизнь — моветон, Варя ты любопытная.
— Я же не в чужую лезу, а в твою! — возмутилась Саня. — Мать ты мне или не мать?
Спорить с очевидным было бессмысленно.
— Мать, — согласилась Людмила.
— Тогда быстро рассказывай, что это за типус, а то никуда не пойдешь.
— Боже мой, у меня не дочь, а свекруха…
Булыгинский «мерседес» остановился у подъезда ее дома. Петр посигналил, с ожиданием глядя из машины на окна второго этажа.
— Кажется, там твой ленинградский почтальон приехал… в почтовой карете, — ехидно произнесла Саня, выглянув в окно.
Людмила быстро подушилась легкими духами, затем надела туфли на высоком каблуке, взяла сумочку и еще раз критически оглядела себя с головы до ног в зеркале прихожей. Не полнит ли ее это платье? Не слишком ли яркая помада? Сильно ли заметны морщинки в уголках глаз?
— Как думаешь, дочь, твоя старуха мать еще ничего? — справилась она у Сани.
— Моя старуха мать еще о-го-го! Ты давай топай, а то почтальон заждался… Слышишь? Уже сигналит второй раз.
— Почтальон всегда стучит дважды… Ладно, Сань, пожелай мне удачи.
— Аллах акбар, мамуль!
Людмила послала Сане и Танюшке воздушный поцелуй и выпорхнула из квартиры.
До сеанса еще оставалось много времени, и Петр предложил поужинать на веранде какого-нибудь ближайшего ресторана.
— А ваши родители живы? — поинтересовалась Людмила.
— Да, слава богу. Но они развелись почти тридцать лет назад. Отец сейчас живет за границей, в Англии. В прошлом году я был у него вместе с Артемом.
— Как грустно… И что, он там совсем один?
— Ну почему же… — Петр улыбнулся. — В Англии полно разных людей. Вообще-то отцу некогда скучать. Он историк, кандидат наук, пишет документальные книги, переводит, преподает в университете…
— В Оксфорде?
— Ну, не так круто… В Англии есть и другие высшие учебные заведения, попроще.
— Понятно… А что ваша матушка?
— Домохозяйка, — быстро, с нарочитой улыбкой ответил Петр, и Людмила вдруг поняла, что ему не особенно хочется говорить о ней. — А ваши родители?
— У меня похожая история, — сообщила она. — Мои старики тоже разошлись. Видите ли, моя мама — археолог. Ну, экспедиции и все такое, сами понимаете…
— Понимаю… Это, должно быть, очень интересно. Мне вот чертовски интересно общаться с моим отцом, хоть чаще всего это происходит по телефону. У меня — бизнес, у него — университет, особенно встречаться-то и некогда.
— Да, понимаю. У меня детство прошло у бабушки. Мама всегда была в разъездах или сидела за очередной диссертацией. Но то, чем она занимается, действительно казалось мне интересным и всегда окутанным ореолом таинственности, так что я ее понимаю. И даже не осуждаю. В конце концов, каждый должен делать то, что приносит ему радость.
— Вы правда так думаете?
У Булыгина внезапно загорелись глаза, он оживился и даже, как показалось Людмиле, обрадовался, хоть она и не понимала, что в ее словах так его взволновало.
— А знаете, Люда… я… — от волнения он стал запинаться, как школьник, — черт… я так волнуюсь. Но все же хочу вам кое в чем признаться…
Она едва не выронила вилку. Может быть, не надо так уж быстро признаваться? Кажется, сейчас не принято признаваться в любви, пока не переспишь… Да и вообще, дикость какая! Не надо ей никаких признаний. Им и так хорошо, зачем все усложнять? Чай, не подростки. Слава богу, возраст Ромео и Джульетты уже давно позади…
