Джоконда Белли - Воскрешение королевы
— Знаешь, индейцы плели сети для ловли снов. Почему бы нам тоже не попробовать. У меня есть платье той эпохи. Я хочу, чтобы ты нарядилась Хуаной. Превратилась в нее, прониклась ее страстью, ее смятением. Люди мечтают о машине времени, чтобы путешествовать в прошлое. Мы отправимся в такое путешествие при помощи шелка и бархата. Мой рассказ воскресит Хуану, и она воплотится в тебе. Глядя на тебя, я буду видеть ее. Не знаю почему, но я сразу понял, что ты именно та, кто мне нужен.
Я не знала, что сказать. Замысел Мануэля пленял меня и пугал. Неужели он и вправду верит, что один звук его голоса перенесет нас в другую эпоху? Для Мануэля время было не рекой, а неподвижной озерной гладью. О событиях далекого прошлого он говорил как о сегодняшнем дне. Мануэль напоминал мне деда со стороны матери: это его рассказы сделали меня такой фантазеркой. Мне вспомнилась Шахерезада, получившая жизнь и руку халифа в награду за дивные сказки. О какой награде мечтал Мануэль? И как было не поверить в мистическую силу слов, если именно они привели к нему в тот вечер?
Не прошло и недели с нашей экскурсии в Эскориал, как мне пришло письмо от Мануэля. Во время полдника матушка Кристина вручила мне конверт с мадридским штемпелем. Почерк я не узнала. В конверт была вложена цветная фотография. По вечерам монашки раздавали нам плитки шоколада и багеты, разрезанные пополам. До переезда в Испанию мне не доводилось пробовать хлеб с шоколадом, но когда я, подражая своим товаркам, положила плитку между ломтями наподобие сандвича и надкусила, вкус показался мне изумительным. Обычно я уминала эту вкуснятину на окруженной густыми кустами скамейке, напротив грота со статуей Пресвятой Девы Фатимской. После полдника пансионерки обычно затевали игру в баскетбол, но я предпочитала уединиться с книгой. В тот вечер я пробралась в свое убежище с письмом в кармане и парой кусков хлеба с шоколадом. Из конверта выпала открытка с репродукцией картины пятнадцатого века: с портрета смотрела девушка с тонкими чертами и волосами, убранными под сетку. Хуана Кастильская, портрет работы Иоанна Фламандского, тысяча четыреста девяносто седьмой год. Заинтригованная, я перевернула открытку:
Лусия, Хуане Кастильской было шестнадцать лет, когда она вышла за Филиппа Красивого. Как и ты, она страдала от одиночества на чужбине, вдали от родных. Если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать. Пиши мне по адресу: улица Сан-Бернардо, 22/4, Мадрид, 00267. Счастливо, Мануэль де Сандоваль-и-Рохас.
Я написала Мануэлю в тот же вечер, во время Великой Тишины. После девяти монашки были обязаны хранить молчание, нарушать его дозволялось лишь в случае крайней необходимости. Воспитанницы в полной тишине рассаживались за парты в большом прямоугольном зале с высоким потолком и большими окнами. Надзиравшая за нами матушка Соня занимала место на кафедре. Когда в ее четках, сделанных из черных масличных зерен, кончались бусины, монахиня вставала и принималась ходить между рядами.
Матушка двигалась почти бесшумно, словно парила над полом, но шелест тяжелого облачения, щелканье четок и запах глаженой шерсти распространялись по всему залу, наполненному шорохом страниц и скрипом карандашей.
Покончив с уроками, я принялась за письмо. Я очень старалась: буквы выводила тщательно, а чтобы строчки не налезали друг на друга, подложила под белый лист кусок линованного картона. Писать письмо оказалось истинным наслаждением. Конечно, куда приличнее было бы ограничиться простой благодарностью за присланную открытку. Вместо этого я исписала не одну страницу, изливая душу и упиваясь собственной откровенностью. Я казалась себе совсем взрослой, пережитое горе придало моим чувствам несвойственную юности глубину. Я написала, что хочу побольше узнать о Хуане. Меня тронула судьба принцессы, моей ровесницы, такой же одинокой. Я была единственным ребенком и росла в окружении литературных персонажей и придуманных друзей. Мне пришлось покинуть родину, чтобы пережить боль утраты. Трагедия Хуаны, ее любовь и жгучая ревность каким-то непостижимым образом переплелись с моей судьбой.
К половине одиннадцатого, когда матушка Соня громко хлопнула в ладоши, давая девочкам знак, что пора отправляться ко сну, я исписала семь листов. В своей комнатке я долго глядела в мамино серебряное зеркальце: мне нравилось думать, что она смотрит на меня из Зазеркалья. Благодаря Хуане я начала понимать, какие муки выпали на долю моей матери. В том, что Мануэль написал мне именно сейчас, когда я узнала печальную правду о родителях, наверняка таился какой-то загадочный смысл.
На следующий день я добавила к своему посланию вежливый прощальный постскриптум, положила письмо в конверт, наклеила марки и отдала его Росарио, отвечавшей за интернатскую почту. Так у меня появилась тайна, которая привнесла в серые интернатские будни дух интриги и приключения. Я не помнила себя от восторга. Никогда прежде мной не интересовались мужчины, никогда прежде мне не доводилось откровенничать с человеком, который не знал меня с раннего детства и мог составить впечатление обо мне лишь на основании моих собственных слов. Я пыталась вообразить, как они отзовутся в душе моего адресата: так внутренности рояля гудят и вибрируют, стоит задеть хотя бы одну клавишу. Я представляла одинокого мужчину где-то далеко, за стенами монастыря, видела, как он спускается в метро, сидит на работе, читает мое письмо, потягивая вино или виски в прокуренном баре. Я была потерпевшим кораблекрушение, отправлявшим миру послания в разноцветных бутылках.
Ничто за все эти годы не доставляло мне такого удовольствия. Мне нравился собственный почерк, изящный и округлый, нравилось видеть себя такой, какой я представала в письме. Та девушка была мне в высшей степени симпатична. Я представляла, как Росарио шагает к почтовому ящику на углу, как мой конверт проскальзывает в щель и падает в темноту, на жестяное дно.
Мануэль обрадовался письму, его поразила зрелость моих суждений.
Однако письмом дело не ограничилось.
* * *
— Значит, ты прислал мне открытку, — сказала я обиженно, — потому что хотел, чтобы я изобразила тебе Хуану?
— Сам не знаю, чего я тогда хотел, Лусия, — задумчиво отозвался Мануэль, слегка коснувшись моей руки. — Меня привлек твой ум, тронул интерес к моей истории. В общем, я заподозрил в тебе Хуану. — Он улыбнулся. — Я, как тебе известно, профессор, но, должен признать, студенток, в самом деле увлеченных моим предметом, мне доводилось встречать не так уж часто. На лекциях я рассказываю им и о Хуане. Конечно, университетский курс не позволяет подробно говорить о таких вещах. Но тебе, как я посмотрю, и вправду интересно.
