Эшли Дьюал - Если Небо Упадет
Падают первые капли дождя.
Я смотрю на них, медленно дышу и осознаю, как сильно хочу вновь увидеть Диму. Поднимаю взгляд вверх: небо серое. Почти черное. Ночью звезд опять не будет видно.
— Значит, выдумаю.
Рано или поздно заканчивается каждая история. Герои выносят для себя урок, обещают стать лучше и исчезают в черном экране телевизора. Я осознала свои ошибки, приняла тот факт, что боль неизбежна, и она не должна побуждать меня совершать то, что обратить невозможно. И стоило бы поставить точку. Прямо сейчас, сказав, что я справлюсь, вырасту, стану мудрей и навсегда забуду о том, что со мной случилось. Но я не сделаю ничего из вышесказанного. Не смогу попросту. Я лучше воспользуюсь отличной фразой, отличного человека. Он сказал: все сводится к чувствам. И он был чертовски прав. Сейчас я пойду домой и постараюсь выжить, но ничто не запретит мне думать и мечтать. Мечтать о нем. Ничто не вечно? Чувства — вот, что питает нас. И угнетает порой. Главное, применить их в нужном направлении. В правильном соотношении и в моей ситуации данное ощущение называется просто, и думаю, именно оно поможет дышать мне оставшиеся долгие, трудные дни.
Надежда.
Спустя полтора месяца
— Поздравляю, — Александр Викторович встает из-за стола, подходит ко мне и сжимает в своих объятиях крепко-крепко. — Ты справилась, Мира.
— Да, представляете, декан проверил результаты моих контрольных экзаменов и на удивление позволил восстановиться! Я так этому рада.
— Уже сказала крестной?
— Конечно, — смущенно поправляю все еще короткие волосы и поджимаю плечи, — она пообещала вырваться в начале сентября. Посмотрит по ситуации.
Доктор улыбается, и я тоже растягиваю губы. Думаю, он счастлив видеть меня в таком приподнятом настроении. После стольких сеансов, полных горьких писем, слез, истерик, наконец, просвет. Признаться, я порядком потрепала Александру Викторовичу нервы, так что данное улучшение дорогого стоит.
Мы попрощаемся, но я обещаю прийти в пятницу. Теперь походы к психиатру я воспринимаю немного проще: мне не вправляют мозги, а дают возможность понять себя, что, конечно, безумно сложно, когда в голове полный кавардак. Но я стараюсь. Стараюсь справиться с пузырями. Они лопаются все так же часто, и было бы лицемерием заверить в абсолютном излечении от паники, от страха одиночества и боли. Однако прямо сейчас я чувствую себя отлично. Не знаю, что сильнее поддерживает во мне жизнь: надежда или упорное проживание в мире иллюзорных мечтаний. Доктор говорит — это разные вещи. Как по мне — одно и то же.
Я выхожу на улицу, думая о родителях. Они бы гордились той девушкой, которой я стала. Ну, или, по крайней мере, пытаюсь стать. Мама бы, конечно, не смогла просто взять да похвалить меня, порадоваться. Она бы обязательно потребовала большего, указала бы на недочеты и ошибки, но в глубине души, уверена, она бы все-таки улыбнулась. А папа — он бы просто сказал: молодец, так держать.
Мне не хватает их голосов. Чем больше проходит времени, тем тише они звучат в моей голове. Я пытаюсь не отпускать родителей, цепляюсь за каждую мелочь, за каждое, даже самое маленькое воспоминание о них, но забвение в любом случае неизбежно, поэтому приходится лишь растягивать прощание со смазанными, туманными силуэтами мамы и папы, что, конечно, безумно сложно.
Лена ждет меня в парке. Хочет навестить Артема. Но я как всегда не сумею подняться к нему на нужный этаж. Останусь внизу. Мне кажется, встреча с ним — огромная ошибка, и ни потому что я не хочу этого. Нет. Ни в коем случае. Я безумно волнуюсь, и сидеть в вестибюле адская мука! Просто я думаю, ни мне, ни ему не стоит ворошить то, что было раньше. Мы не станем теми, кем когда-то были. Так пусть и останется в прошлом наше прошлое.
Спускаюсь в метро. Слышу, как звонит телефон, и бодро отвечаю:
— Да-да?
— Ты в курсе, что я уже замерзла?
Романова злая и недовольная: черт. Я вдруг понимаю, что нужно было быстрее прощаться с Александром Викторовичем.
— Я буду через пятнадцать минут.
— Ты издеваешься? На улице зима.
— Вообще-то конец лета.
— Ты еще шутить думаешь? — верещит на другом конце провода подруга, и я не сдерживаю смех. Поправляю сумку и отрезаю:
— Потерпи. Другие приехали?
— Только Стас. Олег и Настя стоят в пробке.
— Ну, вот на него и кричи.
Ленка начинает трещать, высказывая, мне свое недовольство на счет саркастического тона, который она якобы уловила в моем голосе, а я просто замолкаю. Слушаю ее, слушаю и радуюсь, что все-таки решила помириться. Люди разные, в конце концов. Нельзя бросать их только потому, что они не поступили так, как ты считаешь, они должны были поступить. Друзей принимают такими, какие они есть. В том, наверно, и состоит смысл. Да, я сделала для себя выводы, в очередной раз убедилась, как правильно в этой жизни доверять лишь самой себе, но все-таки продолжила плыть по течению. Романова — глобальная катастрофа, однако она — редкое явление, существующее только на моем извилистом пути. Куда ж я без нее?
Пока она болтает безумолку, рассказывая мне о том, как до лжно вести себя с лучшей подругой, изучаю людей. Я взяла это за привычку, после того, как Дима исчез из моей жизни. Я смотрю на окружающих и ищу в них его. Да, может, это глупо, но я не в состоянии прекратить. Детали находятся непроизвольно! Например, сейчас я замечаю парня в похожей джинсовке. Да, у Димы была такая же. Она до сих пор весит у меня дома, в шкафчике, на отдельной вешалке, в центре, ведь я не успела отдать ее в тот страшный вечер. Затем перевожу взгляд на девушку. На шее у блондинки притаилась широкая татуировка в виде самолета. Пожалуй, все, что касается неба: звезды, солнце, тучи — все напоминает мне о нем. Без исключений. Пробегаюсь глазами по остальной аудитории. Подхожу к рельсам, вижу странную компанию ребят: они пьют, громко разговаривают, смеются, и продолжаю искать дальше. С этими оторвами у Димы не может быть ничего общего. Наверно. Оборачиваюсь, мечтательно изучаю рост людей, их волосы, одежду, повадки, тембр голоса, и внезапно натыкаюсь на нечто странно. Этот человек стоит ко мне спиной на противоположной стороне. Тоже ждет поезд. Я прищуриваюсь. Мне плохо видно, но все равно сердце замирает: этот парень…, его плечи, волосы, осанка, руки, стойка — все кажется мне безумно знакомым. Разве может один так походить на другого?
Задумчиво бросаю трубку, прячу телефон в карман и двигаюсь в сторону двойника. Шагаю медленно, неуверенно, наверно, потому что отчасти боюсь сойти с ума. Вдруг мне это мерещится? Но едва до парня остается несколько метров, как все меняется. Переворачивается. Взрывается, разлетаясь на тысячи, миллионы, миллиарды частиц, когда-то мучающих все мое тело. Я замираю. Прикрываю ладонью рот, едва сдерживаясь от крика. Глаза распахнуты. Подъезжает поезд, приносит с собой холодные порывы ветра, откидывающие назад волосы, и я в состоянии безумного шока наблюдаю за отражением двойника в пролетающих окнах.
