Николай Попов - Лили.Посвящение в женщину
Больше Рогожин ничего не видел, так как силы разом его покинули и от изнеможения он должен был закрыть глаза.
Когда его подняли и понесли куда-то, он застонал от острой и мучительной боли в левом боку и потерял сознание.
Далецкий был убит наповал. Смерть певца оказалась мгновенной. Пуля попала ему в левый глаз, так что несчастный даже не успел осмыслить произошедшей с ним трагедии.
LVII
Очнулся Рогожин у себя дома в постели.
Первое, что изумило и чрезвычайно обрадовало его, — это присутствие Лили. Он тотчас же увидел ее, как только открыл глаза.
Был яркий солнечный день, и солнце золотыми пятнами скользило по всей спальне. Лили неподвижно стояла у окна и глядела на улицу, откуда слабо доносился глухой, безостановочный шум.
Рогожин хотел было сделать движение, но в левом боку резануло, точно ножом, и он заскрежетал зубами. На лбу его выступил крупными каплями пот, а руки и ноги ослабели и заныли.
Рогожин почувствовал себя беспомощным и жалким и чуть не со слезами на глазах жалобно произнес только одно слово:
— Лили…
Стройные плечи Лили дрогнули. Она повернула голову и плавно направилась к постели с радостным и как будто удивленным лицом. Подойдя вплотную к Рогожину, она нагнулась и тихо поцеловала его в запекшиеся губы.
Рогожин упорно и медленно вспоминал, что произошло перед тем, как он потерял сознание, и, наконец, вспомнил.
— Давно я лежу здесь, в постели? — спросил он, продолжая еще вспоминать и думать.
— Около двух недель, — ответила Лили.
— Я ничего не помню за все это время… Его как будто не существовало в моей жизни. — пробормотал пораженный Рогожин и закрыл глаза.
Лили молчала.
— И ты все эти дни была тут при мне? — снова спросил Рогожин.
— Д-да… — чуть слышно протянула Лили и вдруг заплакала.
Рогожин услыхал ее тихие всхлипывания и открыл глаза.
Лили смутилась и поспешно вытерла слезы рукой, как маленькая девочка. Рогожин хотел что-то сказать, но забыл.
В дверях спальни показался лакей.
— Доктор приехал! — объявил он.
В спальню вошел уже знакомый Рогожину доктор. Маленькими торопливыми шажками он приблизился к постели. Пожав Рогожину руку, доктор с доброй и немного грустной улыбкой поглядел в его открытые глаза.
— Наконец-то! — сказал он и облегченно вздохнул.
Внимательно выслушав пульс Рогожина, промыв и перевязав зажившую уже рану, доктор с усталым видом опустился на стул.
— Как спал ночь? — обратился он к Лили и с какой-то особенной нежностью остановился своими выпуклыми, подслеповатыми глазами на ее красивом личике.
— Хорошо! — ответила Лили.
— Не бредил?
— Нет.
— Великолепно!.. — с сильным ударением на слоге «леп» воскликнул доктор и, сняв очки, стал протирать стекла. — Осложнений, по всему вероятию, никаких не предвидится, — тихо заговорил он немного погодя. — Необходимы только хороший уход, полнейший покой и отсутствие каких бы то ни было волнений.
— Я сама за ним буду ухаживать и не позволю ему волноваться! — сказала Лили.
Доктор прищурил один глаз, посмотрел на свет очки и медленно надел их. Затем поднялся со стула и, простившись, уехал.
— Лили! — начал после его ухода Рогожин. — Ты знаешь что-нибудь о Далецком? Ранил я его, или нет?
— Ты его убил! — не сдержавшись, пробормотала Лили и вдруг, вся вздрогнув, опустила голову и закрыла лицо руками. — Это ужасно! — заговорила она, уже совершенно не владея собой и даже забыв, что Рогожин болен и что для него необходимо отсутствие малейших волнений. — Это ужасно!.. Утром в тот день, когда ты убил его, ко мне ворвалась Хол-мская и объявила мне об этом… Она была как безумная и все говорила мне, что я — убийца Далецкого. Я вне себя, в отчаянии и ужасе поехала вместе с ней к Далецкому. В квартире его был народ, полиция, но нас пропустили. Далецкий лежал уже окоченевший, с ужасным выражением бледного и мертвого лица. Вместо одного глаза у него была кровавая рана, а второй был неестественно расширен, будто он крайне удивлялся тому, что с ним произошло. Я дико вскрикнула и потеряла сознание.
Лили подняла опущенную голову и робко посмотрела Рогожину в глаза. Выражение его глаз поразило ее. Они были неподвижно устремлены на нее и горели странным блеском.
— Тебе жаль его?.. Ты тоскуешь о нем? — глухо спросил Павел Ильич.
Лили молчала, заметно вздрагивая всем телом и снова опустив глаза.
— Что же ты молчишь?! — нетерпеливо крикнул Рогожин надорванным голосом.
— Мне нечего отвечать… — прошептала Лили.
— Я спрашиваю, жаль тебе его? Тоскуешь ты о нем?..
— Да… Тоскую…
Рогожин застонал, заскрежетал зубами и заметался в постели.
Когда Лили бросилась к нему, то повязка с груди его оказалась уже сорванной, а из открывшейся раны обильно сочилась кровь.
— Павел!.. — умоляюще воскликнула Лили и, упав перед кроватью на колени, судорожно зарыдала.
Рогожин потерял сознание. Потом стал метаться по постели в жару и хрипло бормотал какие-то бессвязные фразы. Его могучий организм, уже как будто поборовший болезнь, вдруг неожиданно дал слабину.
Вскоре у Рогожина началось обширное заражение крови. Через неделю Павел Ильич Рогожин умер.
На общество смерть Рогожина не произвела особого впечатления. Публика все еще продолжала оплакивать убитого им певца.
Зато поразило всех то, что Лили Теплова оказалась единственной наследницей всего громадного состояния скончавшегося миллионщика.
LVIII
Банкирская контора Рогожина работала так же успешно, как и при жизни хозяина; заведенное и прочно поставленное им фабричное производство тоже шло обычным порядком. Смерть Рогожина не внесла никаких изменений, и громадная фабрика с ее миллионными оборотами упорно и лихорадочно продолжала работать изо дня в день, как ни в чем не бывало. Для нее не имело никакого значения, кто был ее владельцем и кто пользовался ее громадными доходами…
По-прежнему ранним утром, еще в брезжащих сумерках рассвета, ревущий гудок властно сзывал сотни угрюмых и молчаливых рабочих: стариков, парней, девиц и подростков. Шли они партиями и вразброд, спеша и волнуясь, как бы не опоздать и не быть записанными надсмотрщиками к штрафу. Тяжелые, с визжащими блоками двери поглощали их, точно пасть чудовища. А там, за этими дверями, шли гул и грохот от быстро вертящихся колес, приводных ремней и станков. И с раннего утра до поздней ночи продолжалась упорная, лихорадочная борьба рабочих с этими как будто одушевленными колесами, ремнями и станками. За малейшую неосторожность и оплошность рабочие жестоко платились. Колеса, ремни и станки злобно и безжалостно калечили их, терзали их руки и ноги, дробили кости, а при случае — и лишали жизни.
