Диана Машкова - Нежное солнце Эльзаса
И я пошла.
Глава 3
После безумных минут или часов в моем кабинете — опять я понятия не имела, сколько времени прошло, — мы отправились ужинать. Отчего-то мне больше всего на свете захотелось сейчас пельменей. Умела мама, сама о том не догадываясь, пробудить во мне зверский аппетит: она говорила «пельмени» — и я уже представляла себе тарелку с ароматным бульоном, в котором теснились аккуратные крошечные мясные комочки в тончайшем тесте, говорила «пирог» — и перед глазами вставал пышный и румяный шедевр кулинарного искусства с мясом или капустой. Одним словом, готовила мама как никто другой, а я вот ничему от нее не научилась: все время передо мной стояли какие-то грандиозные, великие задачи. Тут уж не до собственноручной организации похорон драгоценного времени посреди сковородок и кастрюль на кухне. Хотя, с другой стороны, жаль. Если когда-нибудь у меня все-таки случится семья — муж и дети, — я даже порадовать их ничем не смогу. Одна надежда — на маму.
Егор против ресторана не возражал, «пельмени так пельмени»: только улыбался мне счастливо и смотрел сияющим взглядом. Ехать в центр сил не было, и я потащила Егора в знакомое кафе неподалеку от офиса.
Странно, насколько иначе выглядели наши отношения в Москве. Если в Страсбурге я забыла моментально о том, что мы не просто любовники, а еще и коллеги, даже хуже — начальник и подчиненный, то здесь эта мысль не оставляла меня ни на секунду. В кафе я старалась держаться нарочито отстраненно, говорила с подчеркнуто официальной интонацией, не позволяла развиться фривольным темам, одним словом, играла роль строгой начальницы до тех пор, пока Егор не наклонился к моему уху и не произнес шепотом: «Царица крепится, взвинчена хоть, величественно делает пальчиком. Но я ей сразу: — А мне начхать, царица вы или прачка!» Я не выдержала и рассмеялась. Спрашивать, кого это он опять процитировал, не стала — и так понятно, что Маяковского. После этих строк — скорее всего снова «Тамары и Демона» — разговор перешел в более непринужденное русло, и Егор получил наконец милостиво предоставленную возможность произнести речь в свое оправдание.
— Так ты ничего не подписывал? — когда дело дошло до кофе, Егор уже раз двадцать успел поведать мне сомнительную историю его отношений с «Гранд Домом».
А я к этому моменту устала удивляться тому, каким же лживым и непостоянным может быть человек. Всего час назад он занимался со мной любовью, теперь сидит за одним столом, как ни в чем не бывало кормит меня с вилочки и врет в глаза. Хотя, если разобраться, ничего в этом запредельного нет. Стоит только вспомнить мои собственные отношения и с Петром Кузьмичом, и с генералом, как все прекрасно встанет на свои места. Принцип: «Не рой другому яму» — актуален для каждого. Мальчику тоже нужно зарабатывать деньги, тоже нужно делать карьеру. А раз уж попалась на пути подходящая тетка, почему бы и нет?
По его версии выходило, что все переговоры с компанией «Гранд Дом» так ни к чему и не привели, и он договорился о повторной встрече через полгода. К тому времени «РусводКа» должна была разработать новый пакет продукции, что было в принципе невозможно. Под нашим брендом на сегодняшний день выпускалось пять сортов водки. Ради какого бы там ни было, но одного-единственного ритейлера никто не собирался изобретать еще пять сортов. Слишком серьезные маркетинговые и производственные затраты. Да и смысла, откровенно говоря, никакого нет: все дистрибьюторы во всех странах охотно берут что есть и, главное, успешно торгуют. Так что, если верить версии Егора, с чокнутым «Гранд Домом» у нас отношений нет и еще долго не будет, а договор материализовался сам собой, из ниоткуда. Ни он, ни я ничего не подписывали, самого документа просто не существовало, и это несмотря на то, что я лично держала его копию в руках. Кроме того, был запрошенный мною из бухгалтерии и немедленно представленный invoice, по которому, по словам Егора, не произошло ни поставки, ни, соответственно, оплаты.
Зашибись! Ладно, карьера, деньги — я все понимаю. Но как можно меня-то держать за такую дуру? Не может же милый Егорушка не понимать, что я не хуже — а точнее, гораздо лучше — его разбираюсь во всех тонкостях и процессах экспорта на дистрибуцию. Уж кто-кто, а я на этом деле собаку съела: все направления, кроме СНГ, в компании развиты были лично мной! И как он объяснит тот факт, что у «РусводКи» нарисовались потери по якобы не существующему контракту в размере почти миллиона евро? Кто же все-таки был инициатором, по его словам, «фантомного» договора и кому придется за это отвечать? Хотя, если поразмыслить, в последнем вопросе ни у одной собаки в компании не возникнет сомнений. Понятно, что Рубиной Маргарите Семеновне.
Остаток ночи мы провели в квартире, доставшейся мне в свое время от генерала — благо до нее из облюбованного мною кафе было пять минут пешком. К тому времени Дима по моей просьбе уже привез туда наши сумки.
Сам генерал лет пять как надежно и безвозвратно испарился из моей жизни. Когда ему исполнилось шестьдесят пять, его аккуратно спровадили на пенсию: из его плеяды мало кто остался, а новое поколение руководителей старательно обновляло кадры в соответствии с собственными интересами. Всегда деятельный и жизнелюбивый генерал неожиданно впал тогда в настоящую депрессию. Помимо того что его выкинули с работы, лишив главного в жизни — власти и возможности управлять, — наметился разлад в семье. Жена припомнила все старые обиды и подала на развод с требованием о разделе имущества; повзрослевшие дети, для которых отец всю жизнь был существом вечно отсутствующим и потому далеким, встали на сторону матери. Удивительно, но того, что каждому из них он в свое время, несмотря на свой скверный и даже жестокий по отношению к людям характер, сделал по шикарной квартире в центре и успешной карьере, в расчет никто уже не принимал. Его время прошло.
Последний раз мы с генералом виделись в ресторане на Тверской. При солнечном свете, не заглушаемом ни портьерами, ни жалюзи, он выглядел сильно постаревшим и каким-то безжизненным. Седые брови нависали над глазами, в которых читалась теперь не воля к власти, а старческая боль, губы опустились в уголках, морщины на лице и шее стали глубокими, а руки тряслись.
— Уеду, Ритонька, жить на Кипр, — с тоской в голосе говорил он мне. — Детям и внукам я здесь не особо нужен, государству свое отслужил.
— Там, наверное, хорошо, — по привычке старалась подбодрить его я. А сама подумала о том, что сейчас нашему сыну — или дочке — исполнилось бы пять лет, и генерал был бы нужен ему. И еще как! Не было б тогда у старого эгоистичного болвана повода для вселенской тоски. Мне ни на секунду не стало его жаль. — Конечно, поезжайте.
