Дорис Уилкс - Любовь — это серьезно
Врач понял, что спорить бесполезно, и отошел. Тори, однако, была настроена более решительно.
От нее Винс так просто не отделается.
— Тебе все же следует съездить в больницу, — прошептала она. Боль в животе стала невыносимой, но сейчас Тори больше тревожило состояние мужа, нежели ее собственное. — Может быть, ты себя чувствуешь хорошо, а на самом деле что-то не так. Надо проверить.
Винс усмехнулся.
— А тебя это волнует?
Взгляды их встретились. Несмотря на то, что вокруг было полно народу, создалось впечатление, что они с Винсом остались одни.
— Конечно, волнует! — с жаром отозвалась Тори. В голосе Винса ей послышалась какая-то странная интонация. Хотя, может быть, ей показалось... — Ты даже не знаешь, что я пережила...
— Знаю.
Удивленная Тори попыталась прочесть в его взгляде хоть что-нибудь, но глаза его не выдали никаких эмоций.
— Признаюсь, я даже не ожидал, что ты будешь так переживать. Ради такого и умереть не жалко.
Тори растерялась. Он что, опять над ней издевается? Нарочно делает ей больно? Разве не видит, что она вся извелась, что едва не сошла с ума от переживаний? Но Винс уже не смотрел на нее. Он уставился на Тома, про которого Тори уже забыла.
— А ты чем тут занимался, Дигби? Утирал ей слезы?
Его угрожающий тон заставил Тома попятиться.
— Я... Она выглядела как-то неважно, — нервно пролепетал он. Это было совсем не похоже на Тома. Сейчас он и сам выглядел как-то неважно. — Мне показалось, что она упадет в обморок... или ей вдруг станет плохо.
— Да неужели? — Суровый взгляд Винса оставался непроницаемым, хотя, когда он покосился на жену, в его глазах промелькнул настойчивый вопрос. — Если ей даже и станет плохо, тебе не кажется, Дигби, что это моя забота и уж никак не твоя?
Тори едва держалась на ногах — боль выворачивала ее внутренности. Но когда Винс обнял ее за талию, она тут же забыла о боли. Ей стало так хорошо...
— И что ты вообще здесь делаешь? — продолжал Винс, обращаясь к Тому. — У нас что, день открытых дверей для прессы?
Судя по вызывающему виду, Дигби уже пришел в себя.
— Я был неподалеку, делал репортаж для газеты. Позвонил шефу, и он мне приказал ехать сюда. Сообщение об аварии было в местных новостях.
— И что ты надеялся здесь найти? Кровавую трагедию на предмет пощекотать нервы любопытным читателям вашей желтой газетенки? — свирепо осведомился Винс. — Повторюсь: мне очень жаль тебя разочаровывать, но я пока еще жив и здоров, так что придется тебе возвращаться с охоты с пустыми руками. Тебя, Дигби, сюда не звали. И тебе здесь не рады. Ни тебе, ни тебе подобным беспринципным репортеришкам. Так что давай убирайся отсюда! И не дай Бог, я еще раз увижу, как ты прикасаешься к моей жене! Попробуй только пальцем тронь...
Он еще крепче прижал Тори к себе. Она почувствовала, как напряглась его рука у нее на талии. Это был жест собственника, который никому не отдаст своего. Сердце Тори бешено забилось от радости, хотя умом она понимала, что это еще ничего не значит. Скорее всего, так проявлялась атавистическая первобытная агрессивность — самец рычит на соперника, защищая то, что, как он полагает, принадлежит ему по праву сильного.
— Не волнуйтесь, — цинично фыркнул Том. — Я в жизни к ней не прикасался и прикасаться не собираюсь. Не то, что пальцем — шестом, которым лодку отталкивают. — Он с отвращением покосился на Тори, но она поняла, что в Дигби взыграло уязвленное мужское самолюбие. Он так и не простил ее за то, что много лет назад она не оказалась с ним в одной постели. — Благодарю покорно. Я уж не знаю, до чего надо докатиться, чтобы связаться с девицей, чья мамаша была грязной шлюхой.
В свете прожекторов, включенных по всему карьеру, было отчетливо видно, как застыл потрясенный Винс, как довольная рожа Тома расплылась в мерзкой ухмылке. Тори крепко зажмурилась, чтобы отгородиться от жестокой правды, от боли, которую носила в себе затаенной столько лет.
— Убирайся отсюда к чертовой матери! — Винс угрожающе шагнул к Дигби, и Тори показалось, что он оскалился, как разъяренный хищник. — Убирайся немедленно... И если ты только осмелишься напечатать хотя бы слово об этом в своей мерзкой газетенке, я подам на вас в суд, причем ты со своим редактором даже глазом моргнуть не успеете, как окажетесь на улице. Я выражаюсь понятно?
Впрочем, последние слова он говорил уже в спину Тому. Незадачливый репортер улепетывал с таким смехотворным проворством, что Тори точно расхохоталась бы, если бы не то обстоятельство, что ей сейчас было отнюдь не до смеха. Ее радость оттого, что Винс жив, что он даже не ранен, что, похоже, забыл, о своих подозрениях и у них, кажется, все налаживается, испарилась вмиг. Стыд, вина, ощущение грязи, которую не отмыть ничем, — словом то, с чем Тори жила на протяжении последних десяти лет, обрушилось на нее, как лавина, погребая под собой все ее радужные надежды.
— Это правда? — повернулся Винс к Тори. Он явно не поверил услышанному. Тори поспешила отвести глаза, не в силах видеть то омерзение, которое читалось во взгляде мужа. Но Винс грубо схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. — Это правда?
Слезы стояли в глазах у Тори, но она все же сумела взять себя в руки.
— Пожалуйста, не сейчас, — проговорила она устало, поникнув в его объятиях. Сейчас ей хотелось лишь одного — прижаться к нему.
Он приподнял пальцем ее подборок — теперь уже ласково и осторожно — и заглянул ей в глаза.
— Скажи мне, Виктория, — его голос прозвучал неожиданно мягко, — что он имел в виду?
Она вся сжалась и глубоко вздохнула, собираясь с духом.
— Я все ему рассказала... давно, еще в Канаде. Мне надо было хоть с кем-нибудь поделиться. А тут он, соотечественник... Я не могла держать это в себе, понимаешь?.. Однажды я вернулась пораньше из колледжа, Джилл не ждала меня так рано... Они оба не ждали меня так рано... В общем, я застала ее за этим делом. Она сначала психанула и стала во всем обвинять меня — что, если б не я, она бы до этого не дошла. А потом расплакалась и сказала, что нам нужны деньги, а деньги надо как-то зарабатывать, что она все это делает ради меня. Уверяла, что у нее было всего-то два-три клиента... Наверное, это правда. Но она брала у них деньги! — Тори закрыла лицо руками. — О Господи! Как мне было противно и стыдно! Когда Джилл умерла, я уехала в Канаду, подальше от этих мест, от этих воспоминаний. Но я все равно не могла забыть... У меня возникло чувство, как будто меня вываляли в грязи, как будто это не она, а я занималась... с клиентами. Поддавшись чувству безысходного отчаяния, я рассказала все Тому. Мне тогда показалось, что он хороший человек. Что он мой друг и ему можно доверять. А когда поняла, что Том собой представляет, было уже поздно. Я и предположить не могла, что он надумает когда-нибудь возвратиться в Англию, не говоря уж о том, что при первой же возможности использует против меня то, в чем я когда-то призналась ему.
