Карин Либо - От греха подальше
— Исключено, — произнесла она чуть охрипшим голосом.
— Ага. — Он взял ее за запястье и притянул к себе. — Значит, ты согреешь и меня?
— Мы согреем друг друга. Обычно это так и происходит, верно?
— Не знаю, но готов проверить твою теорию. — Он усадил ее на задний бампер фургона и снял с ноги ботинок и оба носка, согревая ее ступни своими теплыми ладонями. Затем помог ей встать на ноги и принялся расстегивать ее джинсы, но она вдруг остановила его.
— Я сама сделаю это быстрее, — заявила она, спуская вниз липнувшие к ногам штанины. — Ужасно не хочется терять время.
— Мне тоже. — Он с явным удовольствием наблюдал за тем, как она раздевается, разбрасывая одежду. — Ты и в самом деле спешишь…
— А ты нет? — спросила она, смело коснувшись рукой его плоти.
Он закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновением.
— М-м… я этого не говорил, сладкая моя.
— Тогда раздевайся.
— Слушаюсь, дорогая! — Он ловко отсалютовал ей, а затем торопливо снял футболку и плавки и предстал перед ней обнаженным, демонстрируя свое желание. Шагнув к ней, он подхватил ее на руки и понес на одеяло.
Солнце уже спряталось за холмом, но воздух все еще был полуденным, теплым.
Роун улегся рядом с Викторией, но не смог больше сдерживать себя. Они сомкнулись, как две половинки одного целого, и Виктория была потрясена никогда ранее не испытанным ощущением этой удивительной полноты и целостности.
Все в нем казалось ей восхитительным, самым лучшим, самым правильным — и его терпкие поцелуи, и восторженные, неразборчивые слова, и руки, такие большие и нежные, страстно ласкающие ее грудь. Тот миг, когда он полностью овладел ею, был желанным и ни с чем не сравнимым, и она знала, что этого мгновения ей никогда не забыть.
Не то чтобы она утратила над собой контроль, предавшись страсти, вовсе нет. На самом деле, насколько она помнила, сегодня она впервые занималась любовью, сохраняя хоть какое-то подобие трезвого ума. Поэтому ощущение гармонии произвело на нее столь сильное впечатление. В этот миг она забыла, что значит быть одинокой. Теперь, казалось, они были партнерами в танце, где каждое движение повторялось, соответствуя в точности одно другому. Даже вздохи их были одновременными.
Теперь он был частью ее, и она не опасалась больше за их будущее, по крайней мере в эту минуту.
Вершины они достигли одновременно, и она заранее знала, что это будет именно так. Казалось, соединились не только их тела, но и разум, и сердца. Потом он, утомленный, лег на спину, переворачивая ее на себя, и сжал в объятиях так крепко, как утопающий сжимает спасительный для него обломок плота.
Она поцеловала его в щеку, и сердце у нее неожиданно защемило. Ей было так хорошо с ним и она настолько привыкла ощущать рядом с собой его присутствие, что казалось, будто они знали друг друга всегда. Когда он уедет, ее жизнь станет невыносимо одинокой. Но Виктория должна подготовиться к неизбежному расставанию. Роун будет делать то, что должен, и она не станет возражать, потому что любит его.
Он пока не знал, что она вынула пленку из «Никона» и положила ее себе в сумочку. Если у него останется память о ней в виде фильмов, то пусть и она сохранит хотя бы его фотографии.
Переход от чувственного изнеможения к реальности оказался непростым делом. Виктории с большим трудом удалось стряхнуть с себя блаженную истому. Но день уже угасал, и становилось прохладно. Она провела кончиками пальцев по щеке Роуна, не осмеливаясь заговорить из опасения, что может сказать что-нибудь несуразное.
И он заговорил первым.
— Ты — молодец, Вик. Я хочу сказать, что ты — неповторима.
Она собиралась ответить шутливой репликой, привычной для той атмосферы взаимного добродушного поддразнивания, которая установилась между ними, но ничего в голову не приходило.
— Я пытаюсь, — только и могла сказать она.
Ближайший приличный городок, где, возможно, имелся мотель, находился в тридцати милях езды от того места, где Виктория и Роун провели восхитительный вечер. Преодолев треть пути, девушка вдруг почувствовала, как голова ее наливается тяжестью, а глаза слипаются. «Проклятый антигистамин», — подумала она. Еще у ручья она приняла пару таблеток, чтобы снять боль от муравьиных укусов, забыв, что это лекарство всегда действует на нее как снотворное.
— Эй, ты в порядке? — забеспокоился Роун.
Она зевнула.
— М-м… конечно, — но через пять минут она свернула на обочину. Несмотря на все усилия побороть сонливость, бодрость не возвращалась, и ей ничего другого не осталось, как позволить Роуну сесть за руль. С неохотой она поменялась с ним местами.
— Не вижу причин делать из этого проблему, — проворчал он, отодвигая сиденье и поправляя зеркала. — Поверь, я неплохо вожу машину и только раз врезался на пикапе Амоса, и то когда мне было шестнадцать.
— Видимо, твой ангел-хранитель работает сверхурочно, — произнесла Виктория неожиданно громко. — Не забывай, что я видела машину, которую ты брал напрокат. Тогда-то я и обещала Амосу, что ты не сядешь за руль его автофургона.
— Ага, я так и знал, что он тебе что-то про меня наговорил. Все-таки он имеет на меня зуб. Придется с этим разобраться. — С этими словами Роун повернул ключ зажигания, выждал просвет в потоке машин на шоссе и включился в движение.
Виктория не сводила глаз со спидометра, но Роун вел машину, не превышая пятидесяти четырех миль в час и соблюдая все правила, как престарелая леди, направляющаяся к воскресной мессе в свою приходскую церковь.
Амос ни за что бы не поверил. Да и она сама с трудом верила. Она также заметила, что Роун не курил, по крайней мере при ней. И это продолжалось уже несколько дней. Неужели ей удалось умерить безрассудство молодого Каллена?
Конечно, он будет это отрицать, но, возможно, его отношение к жизни начало меняться. Она думала об этом с тайной надеждой на некоторый успех. Может быть, на каком-то глубоком, подсознательном уровне он уже учился смаковать жизнь, вместо того чтобы глотать, не ощущая вкуса. И хотя она даже не мечтала, что ради нее он способен серьезно поменять свой образ жизни, все же в глубине души надеялась, что встреча с ней оставит в жизни Роуна хоть какой-то след. Возможно, вспомнив о ней, он пристегнет ремень безопасности или примет самые минимальные меры предосторожности, и это спасет ему жизнь.
Такие мысли утешали, хотя для нее окончание этой поездки означало конец надежд. Она останется одна — и сердце ее будет разбито.
11
— Ничего, ничего, ничего! — Виктория сидела по-турецки на кровати в номере мотеля и перебирала свои карты и диаграммы. Волосы у нее еще не высохли после душа и пышными волнами падали на плечи — что особенно нравилось Роуну. На ней была одна из тех строгих хлопчатобумажных блузок, которым Виктория отдавала предпочтение — на этот раз розовая, — но девушка пока не надела джинсы. Роуну пришлось больно прикусить губу, чтобы сдержать внезапное желание и унять порыв, который заставлял его опрокинуть Викторию на кровать и целовать до тех пор, пока она не забудет о своих погодных картах и компьютерных распечатках.
