Джейми Харкот - Пожар сердец
Но вечный круг повторился сначала — взошло солнце и наступило утро. Аннет с трудом разлепила ресницы, кое-как оторвала голову от подушки — она лежала ничком поперек кровати на ворохе раскиданной одежды, голая, со стянутой присохшей мыльной пеной кожей.
Теперь, когда первый шок прошел, она встала и молча оделась. Механически, словно подчиняясь введенной в мозг программе, она натянула белую водолазку и вчерашние джинсы, с лицом, ничего не выражающим, как у потрескавшейся египетской мумии, спустилась вниз.
В залитом солнцем фойе ее ждал Саймон. При виде его она ничего не испытала — такой была защитная реакция ее обращенной в пепел души — и покорно проследовала за ним в машину.
По пути он весело, легко обратился к ней, но Аннетт словно оглохла, и тогда он тоже помрачнел, вид у него стал, как у побитой собаки.
Всю дорогу он напряженно молчал, не понимая, что случилось с его маленькой принцессой, почему их разделяет неприязненная тишина, словно они чужие. Еще вчера с поистине детской непосредственностью она дарила его жаркими ласками, точно зная, где он жаждет ее прикосновения. Он, зрелый мужчина, снова стал несдержанным подростком и заново открыл для себя женщину. Да что там! Он горько усмехнулся и на секунду оторвал взгляд от шоссейной дороги, посмотрев на Аннетт — она сидела, напряженно вжав голову в плечи, и молчала. Господи, он и не знал, что где-то в Англии живет, дышит, думает этот маленький непорочный ангел, теперь по неизвестной причине шарахающийся от него. Эта юная девушка свела его с ума, — подумать только, — если бы не та трагедия, он бы никогда не встретил ее и продолжал пускать по ветру свою жизнь. Да, у него были Эльза и любимая работа, но не было второго «я» — не было женщины, если не считать безликих незнакомок, которые приходили и уходили, не оставляя следа в его сердце.
Неожиданно он свернул с главной дороги и остановил машину, уперевшись в баранку. Встревоженная Аннетт не отважилась заговорить с ним первой, он тоже тягостно молчал. Каждый из них думал о своем, их лица были обращены к пенистым волнам далеко впереди, за илистыми полосками пляжа. Яркое, умытое ночным дождем солнце рассылало по свету свои лучи, и это как-то не вязалось с похоронным настроением в замкнутом мирке машины, где потерялись во времени две противоположности.
Наконец губы Саймона разжались.
— Что ты будешь делать, когда закончится расследование? Мне нужно знать твои планы.
Она растерялась. Зачем он завел разговор на такую большую тему и какого ответа так натянуто ждет?
— Н-наверное, когда откроется правда, я…
— Уедешь? — На смуглой щеке дернулся нерв. Глаза Саймона с маниакальной неотступностью следили за наползающими на берег волнами.
— Да, скорее всего, уеду. В конце концов, что…
Он прервал ее на полуслове.
— Значит, вот так возьмешь, бросишь все и уедешь! Я-то думал, в тебе есть хоть капля искренней любви к Эльзе, но нет, — с издевкой бросил он, намеренно растравляя ей душу. Он хотел причинить ей боль — за эту непонятную холодность, за отчуждение. Боже, зачем только он повстречал ее?
— Не говори так! — Ее огромные глаза были полны щемящей муки, и он возненавидел себя. — Я люблю тетю Эльзу. Но я англичанка, и мое место в Англии. — Она помолчала. — Там моя жизнь, пусть не такая броская и захватывающая, как твоя, но… Там я родилась и выросла, там прошли самые счастливые годы, когда папа еще был… — Она сдавленно запнулась.
Тоска переполнила все ее существо, и она заныла лицо руками. К горлу подкатил тугой комок, слезы обожгли веки и горячими потоками потекли по щекам. Непрошеные капли попадали в рот, когда она всхлипывала, и тогда Аннетт глотала их, морщась от соленой горечи.
— Господи, любимая моя девочка, как ты измучилась… — С огорченным вздохом Саймон привлек ее к себе и крепко, до боли сжал в объятиях. — Прости, детка, я не хотел обидеть тебя.
Он покачивал ее, словно ребенка, баюкал в колыбели сцепленных дрожащих рук и без конца целовал и целовал спутанное золото волос, зажмуренные веки, подрагивающие от непрерывного града слез, бледные щеки…
— Не плачь, прошу тебя, — хрипло шептал он. — Маленькая моя, все хорошо, я с тобой.
Он ласково чмокнул ее в кончик холодного носа с блестевшей капелькой слезы. Аннетт позабыла обо всех преградах и порывисто прильнула к сильному телу, спрятала искаженное судорогой лицо на его широкой, надежной груди. Несмотря на предательство — ночь, проведенную с Патрицией, — любовь не удалось похоронить навеки, он по-прежнему оставался для нее единственной защитой от несправедливости, злости, жестокости… всей пакости окружающего мира! Как она доверяла ему в эту минуту!
Он нежно погладил согнутым пальцем ее веко и слипшиеся от слез ресницы.
— Будь я проклят за то, что силой привез тебя в Калифорнию, за то, что вклинился в твою жизнь. — Горькие слова едва вплелись в разорванные нити ее сознания. Затаившись, она слушала стук его сердца — еще недавно успокаивающий и размеренный, а теперь зачастивший, словно мужчина долго и без отдыха бежал по скалистому ущелью.
Аннетт медленно подняла голову. Угольно-черные зрачки моментально сузились, пронзая ее режущими лучами страсти, и в ней снова полыхнул пожар.
Обоюдное желание сплотило их, они с жадностью набросились друг на друга, их стосковавшиеся за ночь разлуки губы соприкоснулись.
Вспухшие недра ее рта разверзлись и впустили в темную, пурпурную пропасть шершавый, ненасытный, острый, как жало скорпиона, язык, быстро окропивший расплавленной влагой перламутр ее зубов и ринувшийся навстречу ее язычку. Все происходило как во сне, их поцелуи превратились в смазанные кадры немых кинофильмов прошлого, и Аннетт тонко пискнула — в знак протеста… нет-нет, от радости! — когда он шире раздвинул ее колени.
Нервные пальцы притронулись к сверхчувствительной впадине между распластанными ногами, сжимая ее бедра, и изо всех сил втиснули податливое тело, как в седло, в напряженные мускулы его бедер.
У Аннет помутился рассудок, она свистяще задышала, словно умирающий в предсмертной агонии.
— О Боже, Саймон!
Он рывком откинул ее назад, она изогнулась в предвкушении ласк. Но их не последовало — Саймон прекратил колдовать над ее телом, лишь его руки продолжали сжимать тонкую талию. Его дыхание постепенно выравнивалось: это вынужденное отчуждение стоило ему отчаянного усилия воли. Он выжег из души желание, понимая, что сейчас не время и не место для близости. Но маленький зеленоглазый ангел, кажется, был в недоумении и испуганно взирал на него.
Минуту спустя она поняла, что он отступил от нее, и униженно отползла на свое сиденье. Защищаясь от обвинительных молоточков в голове, она начала оправдываться:
