Джузи Эркетт - Бабочка на стекле
— Вот как? — хрипло произнес он. — Вот уж не думал, что тебя трогает, куда я вожу своих дам.
Она качнулась к нему, глядя ему прямо в глаза.
— Выбор пиццы — весьма интимный процесс, — прошептала она. — Он многое говорит о том, с кем выбираешь.
— Как поцелуй, — сказал он, сокращая расстояние между их губами. — Как занятие любовью.
По предыдущему опыту она уже знала, что случится, когда их губы соединятся. И точно — вспыхнули фейерверки, заиграл духовой оркестр, сердце расплавилось, а душа зажглась. Но ни одно из этих клише не выражало ее истинных ощущений. Она будто пришла домой, сказала себе Конни. Пока руки Эдди обнимают ее, она чувствует себя настолько близкой к идеальному счастью, насколько оно вообще возможно.
Когда их поцелуй наконец закончился, он взял ее лицо и посмотрел на нее потемневшими от нежности глазами.
— Пора уже нам перестать играть в эти игры, — мягко проговорил он. — Больше никакой лжи, никакой полуправды, никаких мифических Элис, никакого обмана, что я интересуюсь юными девочками вроде Ким. Ты готова перестать спасаться бегством, Конни?
Она судорожно рассмеялась.
— Я не могу бежать. Мои ноги превратились в желе.
— Прекрасно. Пожалуй, я поцелую тебя еще раз, чтобы быть в этом уверенным. — И он покрыл ее рот страстным, ищущим поцелуем, сдобренным нежностью. Конни закрыла глаза и позволила желанию медленно и жадно расти внутри себя.
— Конни, — его голос прозвучал еще более хрипло. — Конни, я хочу любить тебя. Пойдем в спальню.
— Да, — откликнулась она, и последнее ее сомнение растворилось во вспышке жуткого вожделения. — Эдди, я так сильно люблю тебя.
В его смехе прозвучала боль.
— Сколько лет я ждал этих слов!
— Ждал? А… а ты тоже любишь меня?
Он с силой прижал ее к себе.
— Позволь мне показать тебе, как сильно я люблю тебя, — прошептал он.
Эдвард быстрыми шагами вошел в спальню и обернулся. Конни на несгибающихся ватных ногах вошла вслед за ним, но тут ноги окончательно отказались ее слушаться, и она без сил прислонилась к двери. Для нее сейчас не существовало ничего, кроме этого дорогого, мужественного лица, охваченного желанием, которое приближалось к ней и обещало такую бездну страсти, которая пугала и притягивала броситься в нее очертя голову. Нед медленно приблизился и положил руки ей на плечи. Он, не отрываясь, смотрел на эти помутневшие от желания, наполненные слезами глаза, которые обещали все и вознаграждали одним этим мгновением за все годы неверия, сомнений и ожиданий.
— Конни, родная, — тихо прошептал он, расстегивая пуговицы ее рубашки.
— Эдди, я без лифчика… — зачем-то еле слышно сказала она, хотя его глазам уже предстали пухлые полушария ее грудей и зовущая ямочка между ними, а дрожащие руки, не в силах безучастно выносить эту картину, легли на прикрывающую еще их ткань и безжалостно сминая ее, открывали то, что пока было скрыто.
Последние пуговицы, не выдержав, расстегнулись сами, и он сорвал рубашку с ее плеч. Он стоял потрясенный и молча смотрел на ее обнаженные груди, и только руки его медленно поднимались по ее телу от талии вверх, как бы отдаляя миг блаженного соединения. Она смотрела на эти руки, и внутри у нее все дрожало от смешанного ощущения стыда и такого нетерпения, которое, казалось, нельзя выдержать более минуты. Вот эти такие одновременно сильные и ласковые пальцы обхватили ее груди снизу, вот они двигаются дальше по голубым прожилкам… Он наклонился и впился губами в ее губы, а вставшие соски дождались наконец его ласки и покорились в сладком, вожделенном изнеможении, исторгнувшем стон из ее груди.
Горячие губы обожгли шею, спустились ниже по изгибам тела, и руки нехотя уступили им место у этого средоточия женского естества. Конни вскрикнула и изогнулась под сладкой пыткой губ, покусывающих соски, всасывающихся в них. Он опустился на колени, лихорадочно сдирая с себя рубашку, расстегивая брюки и тоже постанывая от желания. Покончив со своей одеждой, он обхватил ее ягодицы, притянул к себе и поцеловал ее через джинсы в живот и ниже. Он взглянул на нее снизу вверх. Ее грудь вздымалась, лицо горело. Когда он расстегнул пуговицу и молнию на ее джинсах, она наклонилась и обхватила его голову.
— Эдди, не надо… Пойдем в постель…
Он встал, держа руки на ее бедрах, брюки упали к его ногам, открыв мускулистые стройные ноги.
— Нет! — жарко дыхнул он ей в лицо. — Я хочу видеть тебя… всю.
С этими словами он спустил с нее джинсы, его рука легла ей на живот, через трусики ощупывая все ее прелести. Это было непосильным испытанием. Она вскрикнула и прижалась к его руке, раздвинув ноги. Но и он не смог более сдерживать себя. С каким-то звериным рычанием он сдернул с нее трусы и, более не в силах владеть собою, просунул руку ей между ног, другой обхватил ее так, что у нее прервалось дыхание. Едва не падая в обморок, полузадушенная его объятиями, она в изнеможении прошептала ему прямо в ухо:
— А ты?..
Он отпустил ее, взял за руки и положил их себе на бедра.
— Конни… сама… Я прошу.
Она робко потянула его плавки вниз. Но снять их оказалось нелегким делом. Она стеснялась, руки ее дрожали, а его напрягшееся естество создавало непредвиденные препятствия. Пока она справлялась со своей сложной задачей, он гладил ее ягодицы, грудь, живот, возбуждая ее так, что у нее кружилась голова. Снимая плавки, она неловко коснулась его напряженного члена и отдернула руку. Но возбуждение ее достигло такой степени, что отодвинуло в сторону природную стеснительность. Она снова робко коснулась его, потом еще… Победив наконец непослушную материю и спуская ее окончательно, она провела по стоящей плоти, поглаживая ее и исторгая у Неда стон вожделения.
Он стоял перед ней обнаженный, прекрасный как языческий бог. Его руки легли ей на груди, а она, не в силах более побеждать страсть, взяла его член и отодвинула крайнюю плоть. Он сжал ее соски и легонько толкнул. Не удержавшись, Конни села на кровать. Нед встал перед ней на колени и раздвинул ее ноги. Она откинулась назад на локти и подчинилась его жадным губам, проникавшим в самые тайные уголки ее тела. Его ласки становились все более страстными.
"Вот сейчас!" — подумала она, извиваясь под придавившим ее телом. Она не была более Конни, эмансипированной женщиной конца века, ведущим сотрудником бюро по трудоустройству. Она была сейчас Женщиной, Евой, которая жаждала своего мужчину, своего Адама, и все это было в первый раз с сотворения мира. Может быть, впервые в жизни ей не нужно было никого подчинять, и, может быть, впервые она испытала счастье подчинения, доверия, отдачи без остатка…
