Дениза Алистер - Маленькая птичка
17
— Скажи, Оливия, каким образом украденные вещи оказались под фургоном гильдии торговцев шелком и бархатом? Кто их туда положил?
— Подмастерье Джордж положил их туда, когда помогал мне убежать от них.
Оливия понимала, что для того, чтобы определить вину мастера Толланда и наказать его, им необходимо точно знать, как все произошло. В том числе и то, какую роль сыграл во всей этой истории Джордж — как он участвовал в краже, как охранял ее в логове Толланда и как помог убежать. Теперь, подумала Оливия, Джордж, наверное, уже далеко, и они о нем больше никогда не услышат.
— Лоуренс. Ты ведь не будешь разыскивать его? Если бы не он, я бы сейчас плыла на том итальянском корабле где-нибудь посреди океана, и облачение было бы для нас утеряно.
Лоуренс вопросительно посмотрел на Арчибальда и Элизабет. Они улыбнулись и согласно покачали головами.
— Хорошо, милая, мы не станем разыскивать его. Мы ведь уже нашли то, что искали. — Он поднес ее руки к своим губам и поцеловал нежные пальцы. — Я думаю, теперь он будет держаться от нас подальше, и с нашей стороны было бы не вполне справедливо сурово наказывать его, после того как он охранял тебя. Мастера Толланда до суда посадили в тюрьму, и я не думаю, что он когда-нибудь еще побеспокоит нас. А ты знала, Оливия, что Джордж оставил наверху манипул, как доказательство его преступления?
— Там было всего три вещи — риза, митра и манипул. Ты хочешь сказать, что он спрятал одну из них, и этот ужасный человек ничего не заметил? — Она расхохоталась над слепой жадностью Толланда и хитростью Джорджа.
— Он еще оставил там рулон ткани и список не только всего украденного, но и всех мест, где они должны были в течение дня получить свою долю. Так что мы теперь знаем даже, где все похищенное.
Карине пришлось немало потрудиться, прежде чем Оливия осталась довольна своим внешним видом. Ожидался семейный прием у Арчибальда и Элизабет, и несмотря на все попытки Оливии выспросить у Лоуренса, кого ожидают к обеду, он не проговорился. И теперь она готовилась так, словно ожидался приезд особ королевской крови.
Когда, наконец, Оливия увидела таинственную гостью, ее удивлению не было предела.
— Преподобная матушка!
Белые одежды и прямую осанку преподобной Антонии нельзя было спутать ни с чем, хотя она стояла спиной к окну, выходящему в сад, и ее лицо оставалось в тени. Рядом с ней была еще одна женщина, и при взгляде на нее Оливии пришлось еще раз удивиться.
— Маргарет!
Последовали объятия и слезы, и только некоторое время спустя к Оливии вернулся дар речи.
— Как я рада, — смогла она выговорить, вытирая глаза, — но как же это? Элиза, ты ведь говорила про семейный прием?
— Да, милая. Тетя Антония и есть наша семья.
— Тетя Антония? Ты хочешь сказать, что?.. — Оливия переводила взгляд с одного улыбающегося лица на другое, но ответа не получала. Наконец она не выдержала: — Арчибальд, будь так любезен, объясни мне, наконец, что происходит? Похоже, что я чего-то не знаю?
Арчибальд добродушно рассмеялся над ее раздраженным тоном и обнял за плечи.
— Тетя Антония, Оливия, это старшая сестра сэра Майкла Миддлвея, отца Лоуренса и Элизабет. Их мать и тетя Антония вместе провели детские годы в одном монастыре, там они научились вышивать, так же, как и ты. А потом Антония стала монахиней, а Синтия Нейбарт вышла замуж за сэра Майкла. Элизабет научилась искусству вышивания от своей матери.
Теперь все понемногу начало становиться на свои места. Словно мутные воды озера внезапно прояснились, и стали видны водоросли и ракушки на дне. Точно так же и разрозненные фрагменты нескольких последних недель высветились совершенно по-новому, между ними проявилась связь, и они приобрели новое значение. Взгляд Оливии упал на золотую монограмму, украшающую грудь зеленой туники Лоуренса.
— Тетя Антония… преподобная матушка, это ты вышивала?
Настоятельница кивнула.
— Да, дитя мое, я.
Оливия посмотрела на Лоуренса, чьи глаза лучились смехом. Не дав ей заговорить, он притянул ее к себе и рассказал всем о том, как в Бригхельмской усадьбе монограмма привлекла внимание одной молодой воспитанницы монастыря и навела ее на мысль, что ей предназначено всю жизнь вышивать его одежду и попоны для лошадей.
— Бедное мое дитя! — воскликнула тетя Антония. — Я всегда знала, что он ужасный проказник и дразнила, но, похоже, что с возрастом он стал только хуже!
— Но и Маргарет здесь! Ты тоже вернулась домой? Насовсем?
Какое совпадение, подумала она, что Маргарет приехала как раз в тот момент, когда им больше всего нужны ее руки. Или не совпадение? Дождавшись паузы в разговоре, она намеренно громко спросила:
— Ты помнишь, Маргарет, как тогда, в спальне, я рассказывала тебе, что видела ужасного человека, который разговаривал с матерью-настоятельницей?
— Да, я хорошо это помню. — Маргарет поддержала ее игру. — Ты тогда очень разозлилась. Сказала, что он из тех, кто доставляет множество беспокойства окружающим.
— Правильно. И я все еще думаю, что мое первое впечатление было верным! А ты что думаешь?
Она хотела удержаться от смеха, но не смогла и присоединилась к общему хохоту.
Неразрешенные вопросы все еще продолжали волновать Оливию, и когда после обеда дамы прошли в комнату Элизабет, она спросила:
— Значит, Лоуренс в тот день приехал навестить тебя как родственницу, преподобная матушка?
— Да, моя дорогая. Он ведь поставлял для нас материалы. Причем денег не брал, а делал это в виде подарков. В тот день, когда ты с ним встретилась, он привез нам нитки.
Оливия вспомнила маленькую келью, знакомое любимое лицо, горькие слова, сказанные с явной неохотой, и блеск золотых ниток, выглядывавших из свертка, лежавшего на столе.
— Скажи, а ты уже освоилась в мастерской Лоуренса? Я подумала, что ты не могла в нее не влюбиться с первого взгляда.
Хотя она отвечала на вопрос матери-настоятельницы, Лоуренс понимал, что ее ответ главным образом предназначался ему.
— Да, преподобная матушка, Лоуренс и Элизабет предложили мне помогать им, и я с радостью согласилась. Мне бы хотелось вышивать и попоны для лошадей, — сказала она, искоса взглянув на Лоуренса, — но я никогда не смогла бы бросить то, чему ты меня научила.
Настоятельница велела Маргарет сопровождать себя в Корнуэлл, зная, как будет рада ей Оливия, и как руки Маргарет нужны в мастерской Лоуренса. Родители Маргарет жили здесь же, в нескольких минутах ходьбы от мастерской, и таким образом все устроилось бы наилучшим образом.
Когда небо окрасилось в огненный цвет заката, Оливия смогла, наконец, поговорить с матерью-настоятельницей наедине. Они прошли в сад, и мысли обеих вернулись к тому последнему разговору на рассвете в монастыре. Тогда Оливия была расстроена скорыми и неожиданными изменениями в ее жизни, которые, как ей казалось, угрожали спокойствию и безопасности. Она вспомнила чувство обиды и беспомощности, когда ее выставили из монастыря против желания. И все еще не понимала, почему понадобилась такая спешка. Не очень серьезные объяснения Лоуренса ее не слишком удовлетворили.
